Мне почти не снятся сны. А если и снятся, то они обычно не менее пусты, чем окружающий меня мир… Но были среди них и некоторые исключения, о которых я всё никак не могу забыть и ради продолжения которых я продолжаю жить.
И вот, в очередной раз закрывая глаза после очередного пустого дня, я увидел её второй раз… Она – воплощение красоты и печали, почему-то заинтересовавшееся мной после нашей случайной встречи в одном из несвязных снов. Тогда – наблюдая издалека, сейчас – разговаривая со мной, она была рядом… Я похож на неё как никто другой, ведь мы оба, с её слов, должны быть мертвы, однако получили второй шанс…
Такие вот, всё ещё живые покойники, мы сидели на бордюре у дорожки, ведущей к троллейбусной остановке. Утро было туманным и прохладным. Быть может, всё происходило поздней осенью или зимой. Предрассветные лучи солнца никак не могли пробиться сквозь свинцовые тучи. Во дворах не было ни души, но с автомагистрали изредка доносились звуки переключения светофора, рёв двигателей спешащих машин и гул неторопливых троллейбусов-старичков. Но всего этого мы не видели, поскольку неотрывно смотрели в сторону ещё спящих девятиэтажных домов.
Я смутно помню, что говорила моя собеседница, но до сих пор каждую осень ощущаю то самое чувство, которое испытывал тогда, сидя рядом с ней… В своём рассказе она упомянула какого-то директора школы, постоянное недопонимание и такое знакомое мне встречное нежелание понять… Ещё она сказала, что кто-то в горах умер вместо неё… Но деталей того происшествия я не запомнил: её речь, льющаяся грустной мелодией, размыла мои воспоминания, в которых она тихо, спокойно и односложно отвечала на вопросы о себе, но развёрнуто и с лёгкой улыбкой говорила обо мне, то и дело мельком поворачиваясь своим бледным лицом с белыми полосами от затянувшихся шрамов.
В ходе нашей беседы она несколько раз подчеркнула, что меня убили морально. Но кто, когда и как я этого сам не заметил, не почувствовал, что что-то произошло?.. И почему она знает об этом больше меня? Все мои вопросы остались неотвеченными…
Перед тем как уйти вслед за остатками ночи, она поклялась связаться со мной, но не дала ни номера телефона, ни адреса, ни какого-либо другого контакта, чтобы я сам смог найти её… Она даже не сказала своего имени… Однако на прощание друг другу мы всё же дали ещё одно, на этот раз взаимное обещание: при следующей встрече я должен буду принести ей подарок, а она – хоть и приняла это неохотно – перестанет уклоняться от вопросов о том, что связывает нас, и о своём прошлом…
Я не знаю: кто она? Но что-то меня тянет к ней: мне хочется вновь увидеть её, узнать поближе… Я должен что-то сделать для неё, ведь она первая, кто сам захотел принять меня…
После нашего расставания прошло много лет, но она так ни разу и не пришла. А я ждал её до последнего своего дня… Хоть я никогда не был сверхбогат, я отдал бы многое ради того, чтобы увидеть её ещё хоть раз. Важна ли мне была цена? Как человек, который всю жизнь копил, чтобы её заплатить, отвечу – нет.
Будучи молодым и не имея ничего за душой, я был готов сорвать горло в попытках докричаться до Вселенной, чтобы в одном из грядущих снов моя скрытная незнакомка явилась и со своей прохладной, мертвецкой, но пробуждающей во мне жизнь улыбкой сказала: «Мне нужна частичка тебя. Пусть подарком мне станет, например, твой голос…»
Но за всё отведённое время мне так и не приснилось ни сна… И только стариком, умирая в окружении моих едва сдерживавшихся от плача взрослых детей, я почувствовал, как через сгущавшуюся пустоту моих глаз на меня кто-то смотрит оттуда, с другой стороны жизни.
– Как я рада, что ты, наконец, будешь со мной… – с тихой улыбкой неизменившаяся девушка из далёкого прошлого, из такого грустного от прощания, но такого прекрасного от надежды сна, протянула мне руку – Это – лучший подарок…
Прежде чем закрыть глаза навсегда, я сквозь подступивший туман услышал:
– Пойдём же со мной, мой ненаглядный, я расскажу тебе всё, что пожелаешь услышать, – и, обретя живость, она, ласково прищурившись, добавила – Кстати, я – Эвелин!
–Эвелин… – всхлипнув, ослабленно протянул я, и по моей ещё тёплой, но стремительно бледнеющей щеке прокатилась хрустальная слеза.