Дмитрий Гайдук. Сказки про йогов. Часть 1
Легендарный сказочник Дмитрий Гайдук выступает в Нижнем Новгороде. В трёх отделениях он рассказал шесть поучительных и захватывающих историй, основанных на индийском фольклоре.
Легендарный сказочник Дмитрий Гайдук выступает в Нижнем Новгороде. В трёх отделениях он рассказал шесть поучительных и захватывающих историй, основанных на индийском фольклоре.
Остров встретил нас тишиной, нарушаемой лишь шелестом ветра в ветвях сосен и плеском волн о берег. Заброшенные домики турбазы казались мрачными, словно застывшими в ожидании своих новых хозяев. Но тишина была обманчива. Холодный воздух пробирал до костей, а над островом висела тень, не отбрасываемая ни одним из деревьев или зданий. Она была темнее всего, что я когда-либо видел.
-Неплохо, - сказал Петр, осматриваясь. - Тут есть все, что нужно: кухня, спальни, даже банька. Только воды нет.
-Это не проблема, - улыбнулся я, взмахнув рукой. Из-под земли забил ключ с кристально чистой водой. Она была настолько холодной, что от нее по коже пробежала дрожь. Но что-то в этом источнике казалось странным, будто сама вода излучала легкое, едва уловимое мерцание, будто отражала тень висевшую над островом.
- Вот это да! - воскликнула Аня. - У тебя и правда есть магические способности, Смерть!
- Не совсем, - ответил я, но в моем голосе звучала легкая ирония. - Это просто мое дело – приносить воду, если ее нет. А вот с едой у меня проблемы. Вы же знаете, что я не ем.
- Мы сами поищем, - заверил Петр. - Тут есть кладовка с консервами, а в озере – рыба. Не пропадем.
Близнецы уже принялись разводить костер, их лица были затемнены дымком. Баба Дуня, как всегда, раскладывала свои вещи в одной из спален, шепча молитвы. Ольга пыталась найти в кладовке нечто более аппетитный, чем рыбные консервы.
- Ну а ты, Смерть, что будешь делать? - спросила Аня, ее взгляд был полн любопытства, и я почувствовал, что она пытается прочитать меня насквозь.
- Я? - я усмехнулся. - Я буду наблюдать. И возможно помогать вам выживать. Но только потому, что здесь много интересного. Слишком много.
- Как например? - спросила она, насторожившись. Ее интуиция подсказывала ей, что на острове что-то не так.
- Например уберегу вас от зомби, которые могут появиться на острове. И покажу пару-тройку интересных мест. Но не беспокойтесь, я не сделаю вам ничего плохого. Пока.
Аня кивнула, но ее глаза не выражали уверенности. Она знала, что с Смертью никогда нельзя быть уверенным.
Вечер прошел быстро. Мы ужинали жаренной рыбой, и атмосфера была напряженной. Петр рассказывал о своих рыбных ловлях, Аня – о том как работала в библиотеке, Вася и Федя – о своих мечтах о собственном деле. Ольга же по-прежнему молча сидела в углу и тихонько всхлипывала, вспоминая личные трагедии.
Баба Дуня все время молилась и читала, изредка заглядывая в свое старое Евангелие. Я чувствовал, что ей было страшно. Она видела во мне не просто Смерть, а предвестника конца света.
- Я не хочу, чтобы мир закончился! - шептала она, крестясь. - Я хочу жить!
- Мир не закончится, Баба Дуня, - успокоил я ее. - Просто он меняется. И возможно эти изменения к лучшему.
- К лучшему? - с сомнением переспросила она. - Как это может быть к лучшему?
- Посмотрим, - улыбнулся я, загадочно глядя в темное небо. Я не мог ей сказать, что остров хранил многие тайны, что он не просто место убежища, а своеобразный ворота в иной мир, мир где смерть не предел, а только начало.
Ночь наступила быстро. Все уже уснули, но я стоял на берегу. Волны накатывали на песок, шепча странные истории. Я поднял взгляд на ночное небо, усеянное звездами. Тень над островом становилась гуще, поглощая звезды, словно пытаясь утащить их в свой темный мир. Я чувствовал, что она приближается.
- В Рыбинске действительно возможно все, - подумал я, вспоминая рассказы о рыбаках которые видели здесь призрачные корабли, о бесах живущих в лесах, и о том, что даже после смерти жизнь продолжается. Я чувствовал что эта тень что-то знает, что она хранит секрет, который изменит все. И я должен был узнать его.
Я отошел от берега и пошел к лесу. Тень простиралась за деревянные домики, за заброшенные бассейны, за туман который стелился над озером. Я не боялся ее, я был ею заинтригован. Я чувствовал, что она может открыть мне нечто важное, нечто что изменит моё понимание смерти, жизни, и всего мира. И я был готов узнать правду.
P.S.: А вы думали что Смерть в Рыбинске, не может быть романтиком? ;) Ох эти тайны, эти загадки... Не волнуйтесь, история продолжится.
Осел услышал, как стрекочут цикады; понравилось ему их сладкое пенье, стало ему завидно, и спросил он:
«Чем вы питаетесь, чтобы иметь такой голос?»
— «Росою», — ответили цикады.
Стал осел и сам кормиться росою, но околел с голоду.
Так люди, добиваясь того, что противно их природе, не достигают цели и к тому же терпят великие бедствия.
Был осел у садовника; есть ему приходилось мало, а мучиться много, и взмолился он, чтобы Зевс отобрал его у садовника и передал другому хозяину.
Послал Зевс Гермеса и велел продать осла горшечнику.
И здесь ослу тяжело пришлось, и страдал он гораздо больше; вновь стал он призывать Зевса, и, наконец, Зевс распорядился продать его кожевнику.
Увидел осел, чем занимается его хозяин, и сказал:
«Ох, лучше мне было у прежних моих хозяев: ведь этот, как я погляжу, и вовсе шкуру с меня сдерет».
Сила: стоит рабам узнать своих новых хозяев, и они начинают жалеть о старых.
Ка́та́рсис (др. -греч. κάθαρσις — «возвышение, очищение, оздоровление») — процесс высвобождения эмоций, разрешения внутренних конфликтов и нравственного возвышения, возникающий в ходе самовыражения (в том числе через искусство) или сопереживания при восприятии...
Глеб Моржа(режиссер):
– Предлагаю в сказке "Репка" заменить мышку на курочку Рябу.
Борис Тьма(продюссер):
– Зачем это?
Глеб:
– Катарсис мощнее будет. Только вообрази себе: семейный сельхознаряд из бабки, дедки, внучки ,Жучки, кошки и Рябы вытягивает репку, и радость команды на сцене оформляется не токма довольными возгласами, но и блистательным и таинственным актом откладывания золотого яйца..прямо посреди сцены...размером с астраханский арбуз!
Борис Тьма:
– И это происходит под оглушающий хор, поющий "Боже, царя храни!"?
Глеб:
– Направление мысли верное, но при звуках именно этой песни взрослая аудитория усмотрит в чертах деда Ивана Сусанина, а оно нам надо?
Тьма:
– А почему бы и нет?
Глеб:
– Нет, ибо катарсис, в таком случае, получится не завершающим действом, но актом, вызывающим дополнительный ассоциативный ряд в головах зрителя, и у них возникнут ненужные вопросы.
Тьма:
– Какие?
Глеб:
– Как какие? А где поляки?
Тьма(подумав):
– Согласен, но золотое яйцо, разве оно не делает катарсис промежуточным?
Глеб:
– Уже нет. Это раньше акт разбивания золотого яйца был аллюзией на библейскую тему с уничтожением золотого тельца – действом, которое все ожидают, а сейчас все согласны, что золотое яйцо можно продать дороже, если его не разбивать, и речи никакой не идет о переходе к простым житейским радостям, как то, к яичнице-глазунье.
Тьма:
– Согласен, но музыка при отложении яйца должна звучать помпезная!
Глеб:
– Полагаю, что дети бы оценили песню Раммштайн, под которую в первой части ужастика "Пила" труп посреди сортира оживал.
Тьма(качая головой):
– Оценят, но и в плагиате уличат.
Глеб(угрюмо):
– Нам понадобится толковый композитор.
Тьма:
– А тема Штрауса "Так говорил Заратустра!"?
Глеб:
– Мощно! Но она долго "раскачивается" литаврами и фанфарами. Если эту композицию применить, то курочка Ряба должна откладывать золотое яйцо медленно, по центру сцены, когда свет всех прожекторов направлен ей на клоаку. Какой художник-костюмер в нашем театре осилит костюм Рябы, из клоаки которого очень медленно будет выдавливаться золотое яйцо размером с арбуз?
Тьма(почесав затылок):
– Петрович, инженер по декорациям, костюмеру подсобит. Может, гидравлику какую приспособит для медленного и эпичного выдавливания яйца?
Глеб:
– А не влепят ли спектаклю за это рейтинг выше подросткового?
Тьма:
– Могут, но в таком случае и к классической "Рябе" могут быть вопросы, а их нет...
Глеб:
– Все дело в по разному расставленных акцентах. За хорошо прокачанный катарсис многое простят.
Тьма:
– А не станет ли скучно детям, взращенным на марвелловских блокбастерах?
Глеб:
– Деду бороду в косы заплетем; бабке мешки под глазами пурпурными блестками подмажем; внучку можно лесбой сделать, Жучку зоофилом, и..., и взрывы...должны быть взрывы!
Тьма:
– В каком месте спектакля?
Глеб:
– Да хоть бы и в самом начале: кинопроектор высветит на задней стене сцены атомный взрыв, в результате которого на грядке медленно, под грозную музыку, вырастает гигантская репка-мутант.
Тьма(довольно хлопнув в ладоши):
– Заодно и закроем тему происхождения аномально крупного корнеплода!
Глеб(малость помрачнев):
– Атомный взрыв и репка в начале не перевесят Заратустру и яйцо в конце по силе восприятия?
Тьма:
– Поговорю со звукорежиссером на эту тему.
Глеб:
– Все хорошо, все нравится, но какая получится мораль?
Тьма(пожимая плечами):
– Такая же, как и всегда в последнее время: важность коммуникабельности индивида в деле превозможения эпических трудностей, влекущем личностный рост, и, как следствие, легко конвертируемая в деньги награда!
Глеб(таинственным шепотом, поводя рукой перед глазами, как восточный факир):
– Катарсисссс.
— А не сгонять ли мне в Питер? Прекрасные времена сейчас там наступают! — служилый отрок посмотрел на властелина тридесятого с опаской: на дворе стоял конец октября, как всем известно, - время мрачное и неприглядное в северной столице.
— Халовин, халовин, — с шотландским акцентом пропел Кощей, рассматривая в зеркало лысину. Отрок оторопел от мрачных предчувствий, но вида не подал.
— Робеешь? — ничего-то от него не скроется! — Не бось, не обижу. Ты о штампах не думай, ты воображение подключи. Представь себе: вечер, моросит дождик, в черном асфальте отражаются огни витрин, на брандмауэрах мелькают световые рекламы, полуподвальные бары подмигивают со всех сторон... Кое-где встречаются мелкие скверики с полуголыми деревьями, и когда проходишь мимо них, палая листва скользит под ногами, не убранная вовремя нерадивыми дворниками.
Свернешь с Пестеля на Моховую — там в каждом питейном заведении полно студентов. Что смотришь неодобрительно? Думаешь, там поят всякой дрянью. Ну, да, всякой дрянью. Но зато из соседнего института доносятся звуки виолончели, студенточки-дизайнерши в самых нелепых пальто, с тяжелыми ботинками на тоненьких ногах проносятся мимо. Волосы разнообразных расцветок, словечки вот эти все непонятные, которые в моде сегодня и о которых никто уже не вспомнит завтра...
Опять же — Халовин. Мне же, как нечисти, полагается в это время гулять среди честных людей?
Отрок вскричал в служебном рвении:
— Да какая же вы нечисть, ваше величество! Вы как есть отец родной!
Кощей махнул рукой — мол, засчитано, и принялся выбирать пальто (Баленсиага? Маржела? Что-то классическое?) и обувь для предстоящей вылазки. Шляпу, поразмыслив, решил оставить дома.
Голодный волк рыскал в поисках добычи. Подошел он к одной хижине и услышал, как плачет ребенок, а старуха ему грозит:
«Перестань, не то выброшу тебя волку!»
Подумал волк, что она правду сказала, и стал ждать. Вечер наступил, а старуха все не исполняла обещанного; и ушел волк прочь с такими словами:
«Эта паршивая старуха говорит одно, а делает другое!».
Другие сказки