Можно листать книги — слева направо или справа налево, — а можно вглубь. Хорошая литература многослойна.
В 1924 году увидело свет одно из первых сочинений Михаила Булгакова — "Дьяволиада" с подзаголовком "Повесть о том, как близнецы погубили делопроизводителя".
В повести автор вполне выдержал дух русской классики. По сюжету "маленький человек", традиционный для произведений Достоевского, сталкивается с советской бюрократической машиной, описанной в стиле Салтыкова-Щедрина. Чертовщина, достойная пера Гоголя, сводит героя с ума и заставляет покончить с собой.
"Фантастика, корнями врастающая в быт", — сказал об этой повести Евгений Замятин, а сам Булгаков после толкотни в издательствах, отказа в журнале "Россия" и подписания договора с альманахом "Недра" отметил в дневнике: "Повесть моя „Дьяволиада“ принята, но не дают больше, чем 50 руб. за лист. Повесть дурацкая, ни к чёрту не годная".
"Недаром любимым писателем Булгакова был Гоголь. Не тот истолкованный по-казённому Гоголь, которого мы принесли в жизнь с гимназической скамьи, а неистовый фантаст, безмерно пугающий людей то своим восторгом, то сардоническим хохотом, то фантастическим воображением, от которого стынет кровь", — писал Константин Паустовский.
Гоголь — само собой. Даже на могиле Булгакова лежит камень с могилы великого предшественника. И всё же...
В 1866 году Фёдор Достоевский переработал свою повесть "Двойник". Двадцать лет собирался, но что-то всё время отвлекало: смертный приговор, заменённый каторгой; сама каторга, потом военная служба во искупление вины, новый путь в литературу, заграничные поездки, бури в личной жизни, азартные игры... Ко времени переработки "Двойника" Фёдор Михайлович уже был именитым писателем, автором собрания сочинений и романа "Преступление и наказание", который читатели встретили с гораздо бóльшим интересом, чем напечатанный в тех же книжках журнала "Русский вестник" роман Льва Толстого "Война и мир".
Повесть "Двойник", принадлежавшая перу начинающего автора двадцати пяти лет, была впервые опубликована в 1846-м. По сюжету "маленький человек", никчёмный мелкий чиновник, всеми презираемый конторский служащий вдруг сталкивается с появлением своего двойника — полного тёзки, который успешно вытесняет его со службы и из личной жизни. В финале героя, балансирующего на грани безумия, увозит неизвестно куда двойник знакомого кучера. Первые главы повести Достоевский читал в литературном кружке критика Белинского и уверял, что слушатели были в восторге... ...однако законченное произведение, которое появилось в журнале "Отечественные записки" Краевского, их разочаровало. Критики называли повесть сочинением "патологическим, терапевтическим, но нисколько не литературным", а диалоги персонажей "нетерпимыми для круга образованных читателей".
Белинский защищал писательский талант Достоевского, но и он признался, что текст "Двойника" хорошо бы сократить на треть и ослабить упор на фантасмагорию. А коллеги-сверстники Достоевского — двадцативосьмилетний Иван Тургенев и двадцатипятилетний Николай Некрасов — в том же 1846 году опубликовали едкую сатиру, подписав её именем Белинского. Там высмеивались и новая книга, и нервозность писателя, и его плюгавая внешность, и сомнительная литературная слава:
Витязь горестной фигуры, Достоевский, милый пыщ, На носу литературы Рдеешь ты, как новый прыщ.
Хоть ты юный литератор, Но в восторг уж всех поверг, Тебя знает император, Уважает Лейхтенберг.
За тобой султан турецкий Скоро вышлет визирей. Но когда на раут светский, Перед сонмище князей,
Ставши мифом и вопросом, Пал чухонскою звездой И моргнул курносым носом Перед русой красотой,
Так трагически недвижно Ты смотрел на сей предмет И чуть-чуть скоропостижно Не погиб во цвете лет.
С высоты такой завидной, Слух к мольбе моей склоня, Брось свой взор пепеловидный, Брось, великий, на меня!
Ради будущих хвалений (Крайность, видишь, велика) Из неизданных творений Удели не "Двойника".
Буду нянчиться с тобою, Поступлю я, как подлец, Обведу тебя каймою, Помещу тебя в конец.
Болезненно самолюбивый Достоевский бился в истерике, но до переработки "Двойника" и приведения к удобочитаемому виду руки у него дошли только через двадцать лет. К тому времени умер прототип героя повести — журналист и писатель Яков Бутков, бледная тень "маленького человека".
Было дело, издатель Краевский заплатил за то, чтобы Буткова не взяли в солдаты. С тех пор Бутков за гроши работал на благодетеля, чтобы выплатить долг в 570 рублей. Все — включая Достоевского, Тургенева с Некрасовым и самого Буткова — знали, что издатель платил не своими деньгами, а взял их из кассы Общества посетителей бедных. Тем не менее, Бутков унижался, тянул непосильный воз работы в "Отечественных записках" и лишь изредка позволял себе роптать на "паука-издателя, который высасывает кровь". Журналист Александр Милюков вспоминал:
Я спросил, отчего он как будто стесняется чем-то в редакции? Бутков, прежде чем отвечать, оглянулся назад, точно хотел увериться, не подслушивает ли нас кто-нибудь, и сказал: — Нельзя... начальство-с. — Какое начальство? — Литературные генералы... Маленьким людям надо это помнить. — Что это за пустяки! А со мной-то отчего же вы там не говорите? — При начальстве неловко-с. Я мелкота. — Полноте: разве вы не такой же литератор, да ещё даровитее многих. — Что тут даровитость! Я ведь кабальный. — С чего вы это взяли? — Верно-с. — Зачем же вы туда ходите, если вам это неприятно? — Нельзя не являться: к непочтению и строптивости нрава отнесут. Могут гневаться-с.
Бутков послужил Достоевскому прототипом не только центрального персонажа повести "Двойник": он выведен в повестях "Дядюшкин сон" и "Слабое сердце" и в романе "Униженные и оскорблённые". А когда несчастный журналист — ровесник Достоевского — сильно заболел и умер в тридцать шесть лет, так и не выплатив мнимого долга, Фёдор Михайлович узнал об этом на каторге и писал брату Михаилу: "Друг мой, как мне жаль бедного Буткова! И так умереть! Да что же вы-то глядели, что дали ему умереть в больнице! Как это грустно!"
Но и Достоевский был не первым в русской литературе эксплуататором фантасмагорической затеи с раздвоением личности героя... ...и тут, наконец, время вспомнить Гоголя.
"Двойник" Достоевского — это продолжение гоголевской традиции, заложенной в повестях "Нос" и "Записки сумасшедшего", пьесе "Женитьба" и поэме "Мёртвые души". Хотя был ведь ещё в 1828 году сборник Антония Погорельского "Двойник, или Мои вечера в Малороссии". То есть ниточки снова тянутся к Гоголю-Яновскому и его родным краям. Так что мост между Булгаковым и Гоголем стоит незыблемо — на радость читателям и всем любителям русской литературы.
Михаил Афанасьевич Булгаков родился 3 (15) мая 1891 года. С праздником.
Тимура — отца Егора я хорошо знал по совместной работе в «Правде». Он ведал военным отделом и держался от всех чуть в стороне. Когда-то служил на флоте, там получил воинское звание и, работая позже корреспондентом «Правды» на Кубе, в Югославии и других местах, получал новые звездочки офицера запаса. Отдел он возглавлял уже в мундире с погонами капитана первого ранга.
На одну из редакционных планёрок Тимур пришёл в новенькой форме контр-адмирала. Сел среди нас на стул в глубине зала. Планёрка шла как обычно, а когда заканчивалась, кто-то громко сказал главному редактору «Правды» Афанасьеву:
— Виктор Григорьевич, а Гайдар у нас получил звание контр-адмирала…
— Да? — воскликнул Афанасьев и, оглядывая зал, увидел Гайдара. — Встань, покажись народу, Тимур!
Гайдар поднялся — низенький, толстенький, лицо и лысина — цвета буряка. Нашего коллегу, должно быть, постоянно мучило высокое давление.
Афанасьев долго смотрел на него оценивающим взглядом, потом ехидно сказал:
— Да, Тимур, на контру ты, конечно, похож. А вот на адмирала — нисколько!
Николай Носов - весь. Вишенкой на торте - Незнайка на Луне.
Георгий Свиридов "Ринг за колючей проволокой", "Джексон остаётся в России". Это примерно в том же возрасте, что и "Секретный фарватер".
Ростислав Кинжалов "Воин из Киригуа". Одна из любимых книг периода среднего школьного возраста.
А так же:
Лев Кассиль "Улица младшего сына".
Валерий Медведев "Баранкин, будь человеком!".
Из иностранной литературы, Азиз Несин, "Рассказы для вас", мощная сатира. В моём детстве был вот такой сборник. Ну как в детстве, старший школьный возраст.
Ну, так, навскидку. Вспомнились некоторые книги, произведшие, так сказать, впечатление.
Недавно один наш читатель рассказал о мальчике, который не слышал ни одной сказки Пушкина. Его мама выбросила все книги Александра Сергеевича после того, как узнала про его скабрёзные эпиграммы и кощунственную поэму «Гавриилиада».
Над принципиальной мамой можно посмеяться, конечно. Но мы не будем. Лучше расскажем вот какую историю…
В 1826 году во время посещения Святогорского монастыря Пушкин увидел открытую Библию и машинально прочёл страницу, на которой она открыта. Это была Книга пророка Исайи, отрывок, в котором пророк говорит о том, как ему явились шестикрылые Серафимы:
«И сказал я: горе мне! Погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами…» (то есть «мне ли говорить о Боге, если это делают ангелы»). «Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих, и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твоё удалено от тебя, и грех твой очищен. И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? Кто пойдёт для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня» (Ис. 6, 5 — 8).
Атмосфера монастыря, душевное состояние, в которое погрузился поэт, оказывают на него странное и сильное впечатление. Несколько дней эти образы преследуют его, пока наконец он не встаёт ночью и не записывает стихотворение «Пророк». Напомним отрывок:
...И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый, И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул...
Почему этот случай так взбудоражил Пушкина? Может, потому, что его собственные уста были «нечисты» — осквернены многими от буйства гормонов происходящими скабрёзными строками?
И это он сам, Пушкин, ощущал «духовную жажду» — и желал быть призванным к служению, быть может, более высокому, чем легкомысленное «служенье муз»?
Заметьте, сколь сложен обряд, описанный в стихотворении: и язык вырвал, и грудь рассёк, и сердце вынул, и на место сердца вставил пылающий уголь, тогда как в Книге ангел всего лишь касается этим углём уст пророка. Словно не было у поэта уверенности, что одно лишь прижигание уст поможет. Будто чувствовал: без КАЗНИ никакое возрождение для него невозможно...
И вот наступает 1828 год. Он становится для Пушкина годом тяжёлого нравственного кризиса. В правительстве идёт следствие по делу написанной им за семь лет до этого ходящей в анонимных списках «Гаврилиады». За богохульство анонимному автору поэмы полагается каторга. Только надо его ещё сперва отыскать. Этим занимается специальный следственный орган — Временная верховная комиссия.
Допрошенные по делу указали на предполагаемое авторство Пушкина. Ему пришлось испытать небывалые доселе страх и унижение. Одно дело — встать в ряды декабристов, бунтовщиков, и совсем другое — оказаться осуждённым за литературное хулиганство.
Пушкин не боялся ни смерти, ни гонений, но он боялся бесчестия. И — потерял лицо. Он лгал Временной комиссии, приписывал авторство «Гаврилиады» покойному князю Дмитрию Петровичу Горчакову, пытался вводить в заблуждение друзей. «Вряд ли был в его жизни момент большего в собственных глазах позора», — пишет литературовед В. С. Непомнящий.
Царь вроде бы поверил Пушкину и просил его лишь помочь следствию отыскать того, «кто мог сочинить подобную мерзость». Пушкин был в отчаянии. Граф П. А. Толстой посоветовал ему не запираться. И Пушкин пишет царю письмо, в котором признаётся в «шалости столь же постыдной, как и преступной».
Царь поступил благородно. Прочитав письмо, он повелел прекратить расследование, но никому не сообщил о признании Пушкина. (Недаром Николая Павловича Романова современники называли царём-рыцарем.)
Пушкин испытал огромное сотрясшее его душу облегчение. Бывают очищения слёзные, очищения страданием, очищения смехом, а бывает — очищение стыдом. Стыд — одно из сильнейших чувств: он способен провоцировать физиологические реакции от покрасненья ушей до обморока, стыд может мучить долго, как рана, и заживать, исчезая из эмоциональной памяти без следа.
Для человека чести, каковым Пушкин являлся, пережитое, без сомнения, было той самой «Серафимовой казнью», вследствие которой прежний человек умирает и появляется на свет другой человек. Вскоре после окончания следствия (завершившегося в конце осени) он пишет:
Как быстро в поле, вкруг открытом, Подкован вновь, мой конь бежит! Как звонко под его копытом Земля промёрзлая звучит!..
Злосчастный 1828 год заканчивался. В декабре 1828 или январе 1829 на детском балу у танцмейстера Иогеля Пушкин впервые видит юную Наташу Гончарову. Начинается, как принято говорить, «совсем другая история».
Вот два поэта. Сафо с острова Лесбос (помните – "богу равным кажется мне, по счастью, человек, который так близко-близко...") и Агния Львовна Волова, в замужестве – Барто. А какая между ними связь? Это мы скоро выясним.
Но начнём с "неприличных стихов", как было обещано. Нет, похабщины Агния Барто не писала. Неприличными некоторые её стихи стали считаться по другой причине. По какой? Легко догадаться. Вот первое, например:
Угадайте, какое слово поют тюрки в тюрьмах? Вот продолжение:
(Кстати, баварский язык, так называемый "баериш", действительно существует – это один из южных диалектов немецкого языка.)
Но мы отвлеклись. Ленин – ещё полбеды. Хотите настоящей, взрослой неполиткорректности – такой, чтоб стёкла повылетали? Тогда листаем книгу дальше:
Вот такие черномазенькие овечки-человечки... Стихотворение "Братишки" не переиздаётся уже лет сорок. И вовсе не из-за того, что чёрные жизни имеют значение, а из-за продолжения:
Отец отбивал в бою завод... Ну куда это годится. У эффективного собственника? Нет, нет. Без комментариев. Такой Барто нам не нужно... Вот этих стихов и не переиздают.
А теперь (Сафо всё ближе) поговорим о стихотворениях, которые продолжают издавать миллионными тиражами. Первое:
Идёт бычок, качается, Вздыхает на ходу: – Ох, доска кончается, Сейчас я упаду!
Почему прогулка по доске грозит падением? Бычок – жертва пиратов?
На самом деле, тут всё просто. В 30-е годы прошлого века, когда было сочинено стихотворение, была очень популярна игрушка, которая так и называлась: «Качающийся бычок». Нехитрое устройство позволяло деревянной игрушке, переваливаясь с боку на бок, спускаться по наклонной дощечке.
Понятно, что, достигнув конца дощечки, неустойчивая игрушка падала. Так что никакого недоумения стихотворение у тогдашних детей не вызывало.
А вот со стихотворением про мишку история будет подлиннее... Вспоминаем:
Уронили мишку на пол, Оторвали мишке лапу. Все равно его не брошу – Потому что он хороший.
Задумаемся, о чём это стихотворение? Например, сколько лет мишкиной хозяйке? Три-четыре? Вряд ли. Для маленького ребёнка оторванная мишкина лапа – трагедия и повод для сокрушительных рыданий, а не для флегматично-философского "ну, что ж... всё равно не брошу". Маленькая девочка будет добиваться, чтобы мишку "вылечили" – починили, разве нет? А вот девочка повзрослевшая, обнаружив бывшего плюшевого любимца где-нибудь на полу в чулане, вполне может элегично вздохнуть: "Хороший..."
Вы скажете, что Агния Барто ничего такого не имела в виду? Согласны, не имела. Но поэзия не исчерпывается тем, что "хотел сказать автор". Кстати, никогда не задумывались, почему самой распространённой "звериной" игрушкой в большинстве европейских стран является именно медведь? Не щенок, не котик, не зайка – а именно этот дикий лесной житель?..
Это случилось задолго до того, как сын писателя Алана Милна Кристофер Робин назвал своего плюшевого медведя именем Винни зе Пу – в честь медведицы Винни (сокращённо от Виннипег) из зоопарка – настолько доброй, что к ней безбоязненно подпускали детей.
В Древней Греции существовал обычай принесения в жертву игрушек. Перед замужеством, в возрасте около 14-ти лет, девочка была обязана прийти в храм богини Артемиды и принести в жертву прядь волос и все свои куклы – как благодарность богине за защиту и покровительство в детском возрасте. Именно с культом богини Артемиды связана эта популярнейшая детская игрушка – плюшевый мишка.
Артемида Браурония (именуемая так по городу Браурон в 38 км от Афин) считалась покровительницей беременных женщин, молодых матерей и девочек, готовящихся к замужеству. Девочки 13-14 лет должны были проходить возрастные инициации в её храме.
Скульптурные изображения девочек из храма Артемиды Брауронской в Афинах. Обе держат складки своей одежды характерным способом. (320 г. до н.э.)
Культ этот, вероятно, ОЧЕНЬ древний. Первый расцвет Браурона (микенской крепости) произошёл ещё в неолите и продолжался до конца микенского периода. Храм Артемиды Брауронии воздвигнут на месте той древней крепости.
Остатки храма Артемиды в Брауроне
Основным ритуалом в храме была Арктея – мистерия медведя, во время которой девушки, обряженные в медвежьи шкуры, танцевали для своей богини. И в этот момент их называли арктоями-медведицами. Танец состоял из медленных торжественных шагов, имитирующих движение медведя, и исполнялся на мелодию из дилоса (двойной флейты).
Ритуальный сосуд с изображением Арктеи (V в. до н.э.)
Миф, объясняющий этот ритуал, гласит, что некогда в дар богине была отдана медведица. Поскольку животное было ручным, с ним безбоязненно играли дети, но вот однажды одна из девочек сильно чем-то рассердила животное, и оно выцарапало ей глаза. Братья девушки убили медведицу, но на Афины напал мор в виде чумы. Дельфийский оракул очень быстро связал чуму с убийством священной медведицы, прогневавшим Артемиду. И отныне, для успокоения гнева богини, каждая девочка до вступления в брак должна была "играть медведицу".
Бронзовая статуэтка Артемиды из Браурона (VII в. до н.э.) и рельеф Артемиды с оленем оттуда же (VI в. до н.э.)
По мнению историков, миф восходит к неолитическим охотничьим ритуалам успокоения души убитого медведя. Предположительно, в Микенскую эпоху во время ритуалов в храме могли приносить в жертву медведя. В V веке до н.э. медведей в окрестностях Афин стало мало, и жертву медведя отменили, заменив на приношение быком или козлом, а медвежьи шкуры, в которых изначально должны были танцевать девочки, заменили ритуальными накидками шафранового цвета.
Алтарь храма Артемиды Брауронской с изображением девочки-медведицы
А теперь – внимание: "шафранный пеплос" упоминается у Сапфо, которая сама была жрицей Артемиды! И именно так, в шафранном одеянии (хотя и не в пеплосе), изобразил её Джон Уильям Годвард:
Джон Годвард. Мечтательница (В дни Сапфо). 1904 г.
И ещё одна мечтательница – юная балерина Агния Волова, будущая Барто
Пеплос – это другое. Годвард просто приблизил одеяние Сафо к современной ему (конец XIX – начало ХХ в.в.) моде.
Ну как, понравился наш рассказ? Какие произведения детской литературы разберём в следующий раз?
В 1941 году немцы стремительно развивали наступление, широким фронтом подходя к Киеву. К сентябрю стало ясно, что город скоро падет, поэтому из него спешно шла эвакуация. Вывозили женщин, детей, работников оборонных заводов. Самолеты постоянно взлетали, делали рейс за рейсом. Позже подсчитали, что эвакуировано было порядка 325 тысяч человек, еще 200 тысяч было мобилизовано в действующую армию. Но понятно, что все население вывезти никакой возможности не было.
На отдельном самолете 18 сентября из Киева улетали в Харьков и Москву писатели. Это было за день до входа в город немцев. “Дуглас” уже готовился ко взлету, когда в него наотрез отказался садиться один из военных корреспондентов. Сказал, что не может улететь, когда столько людей остается. Да и вообще, военкор он или нет? Будет вместе с солдатами, пройдет с ними весь путь.
Написал записку, попросил передать жене, а сам остался на взлетной полосе махать рукой улетающим.
В тот же день вместе с группой полковника Орлова, который был начальником штаба Каневской истребительной авиационной дивизии ПВО, он начал выходить из окружения, прорываясь на восток. По пути его группа влилась в партизанский отряд Федора Горелова, первого секретаря Гельмязевского райкома партии. Военкор к этому времени уже стал заправским пулеметчиком.
Орлов в партизанах пробыл недолго. В середине октября он решил предпринять новую попытку прорыва. Забегая вперед, скажем, что эта попытка оказалась удачной. Орлов выбрался к своим. Но военкора-пулеметчика с ним не было, он попросил разрешения остаться у Горелова.
Позже Орлов напишет жене военкора:
“Для меня лично не было лучше, надежнее, исполнительнее человека в трудные минуты, чем он. Это человек исключительной честности, сердечности и отваги…
Я рад сознанием того, что у меня, в моей группе, в долгие дни наших мытарств там он был моим помощником и другом. Будем надеяться, что он жив и мы увидим его…”
На тот момент Орлов еще не знал, что его знакомый погиб через восемь дней после расставания с ним. Они простились 18 октября, а 26 октября группа партизан наткнулась на немцев.
Дело было в районе села Лепляво Каневского района Черкасской области. Пятеро партизан, включая военкора, сделали вылазку на продовольственный склад за продуктами. Возвращаясь, они решили заглянуть у знакомому путевому обходчику. Но там их ждала засада.
Военкор первым поднялся на железнодорожную насыпь и увидел неподалеку немецкий мотоцикл с пулеметом. Времени на раздумья не было. Он крикнул: “Ребята, немцы”, после чего его сразу сразила очередь. Но остальная группа спаслась, благодаря его предупреждению.
Двое из этих партизан дожили до конца войны. Они-то и рассказали о том, как с ними вместе воевал и как геройски погиб военный корреспондент, пулеметчик, партизан, известный советский писатель Аркадий Гайдар.
Писал про Кибальчиша, про Тимура, про мальчишек, умеющих держать слово. И сам погиб ровно так, как погиб бы в такой ситуации любой из его героев.
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.