Денис гнал неспешно, осторожно, словно опасался попасть в происшествие. Люба, страшась рычавшей под ней машины, невольно прижималась к парню крепче и прятала от холодных потоков воздуха раскрасневшееся лицо.
Их отъезда никто не заметил. Гости наслаждались вечером на заднем дворе, и чей-то тихий уход их совершенно не интересовал. Поспелова, постеснявшись посторонних, не стала прощаться ни с именинником, ни с Сэро.
Мотоцикл свернул с центральной улицы на широкий тротуар по-над рекой. Над подростками зашелестели плакучие ивы, соприкасаясь с наездниками кончиками своих ветвей.
Вдруг Денис крепко нажал на тормоз. Железный конь дёрнулся, и Люба — тоже, здорово испугавшись. Водитель совладал с машиной и аккуратно, медленно остановился.
— Что случилось?
— Не проедем, надо разворачиваться! Я поздно увидел, извини.
Днём муниципальные рабочие спилили одну из набережных ив и поделили на части, но не убрали: брёвна и полчища ивовых прутьев, валяясь в беспорядочном хаосе, перегородили проезд.
— Вот же уроды! Ну сделали дело и убрали бы с тротуара! — гневался Коробкин. — Ладно у меня фары есть! А велосипедист кубарекнется, сальто через велик сделает да в реку улетит! Или пешеход… Фонари-то не горят!
Люба подошла к краю тротуара посмотреть на тёмную воду Ерика.
— Ой, Денис, смотри!
— Что там?
На плите, укрывавшей обрывистый берег, свет фары выхватил змею, неподвижно застывшую на бетоне у самой воды.
— А, гадюка! Охотится, наверное. В Ерике тьма водится! Я их в детстве столько переловил!
— Ничего себе! А я, представь, первый раз змею вижу, да ещё и близко! Сколько хожу по-над рекой — ни разу не замечала. Может, это уж?
— Нет, гадюка. — Шатен по откосной плите чуть спустился вниз и присел на корточки, дабы лучше разглядеть зверюшку: — У ужей пятна на голове. Иди сюда поближе!
Люба пугливо поставила ногу на бетонный откос. Денис подал руку и помог спуститься пониже к воде. Змея, среагировав на шарканье девичьих подошв, стремглав нырнула в воду — школьница не успела и моргнуть.
— Ну вот, ушла!
— Недалеко. — Юноша осмотрелся. — Вон, видишь?.. Морду в метре от нас высунула!
И точно — змеиная башка торчала на поверхности, сливаясь с речной водой.
— Странно, что она вылезла… Зимой я раньше змей не видел. Холодно — градусов семь тепла, а в воде и того ниже! Тварь должна в земле хорониться.
Поспелова присела на корточки рядом с мальчиком, но долго в таком положении не выдержала и уселась полностью на холодный бетон. Шатен молча наблюдал за ней.
— Хочешь, немного побудем здесь? На воду посмотрим? У воды спокойно, как на кладбище. Чувствую, домой ты не торопишься.
Ровесница глубоко вдохнула носом промозглый воздух.
— Мне тоже на кладбище спокойно.
Парень заинтересованно взглянул на неё.
— Часто туда ходишь?
— Вообще не хожу! Только перед Пасхой убираться, да на поминальные. И всё. Мама говорит, опасно одной находиться — сброд всякий шастает!
— Есть такое. — Коробкин закурил. — Немного, правда, но всё же. Такой девочке, как ты, думаю, небезопасно может быть.
— Людей убивают?
— Ну не настолько всё страшно! Там покой, тишина, деревья от ветра шумят да сороки дерутся. Бывает, алкаши приходят поквасить без свидетелей. Или стервятники ищут свежие захоронения: вдруг родня что ценное на могилке оставила. Редко, но метко. — Парень выпустил струю дыма и покосился на собеседницу: — А ты хорошенькая, уж прости! Какая-то свеженькая, что ли! Есть в тебе что-то, что заставляет лапками потянуться, потрогать, кусочек оторвать! Если будешь одна, можешь какое-нибудь бродячее гавно привлечь и не отделаться. Так что мама немного права.
— Сэро поделился, что вы на кладбище на спор прятались, и ты выиграл. Всю ночь там пробыл.
— Было дело, — хмыкнул Ден. — Сэро много обо мне рассказывал?
— Вообще ничего! Это он сболтнул мельком, к слову. Ты не боялся или из вредности остался?
— Не боялся. Я часто там раньше спал, поэтому было не страшно.
— Зачем на кладбище ночевал?! — ужаснулась Люба.
— Там мои бабуля и дед похоронены. Я скучал за ними и старался побыть возле их памятников подольше. Мне казалось, что они живые ещё, рядом.
— И не пугался злых духов, призраков? — прошептала впечатлённая тихоня.
— Зачем? Бабуля и дед при жизни меня очень любили. Почему же после смерти они вдруг должны стать злыми?.. Я возле их могилок всегда чувствовал себя в безопасности, и сейчас — так же. Тогда, на спор с Русланой и близнецами, я сразу ушёл к родным усопшим и остался возле них.
Коробкин замолчал. Школьница понимала, что услышала очень личное, но не знала, как правильнее будет на такое отозваться.
— Мои дедушки погибли на войне. Одна бабушка умерла до моего рождения. Вторая — едва мне исполнилось пять лет. Каково это — вырасти у любящих бабы и деда? У тебя, наверно, было счастливое детство, Денис!
— Да, очень! — блаженно улыбнулся юноша. — Меня баба с дедом воспитывали с пелёнок, баловали, вкусно кормили и никогда не ругали! В домике у них было всегда чисто, тепло и уютно. Я жил с ними как у Христа за пазухой вплоть до второго класса!
— У тебя нет родителей?
— Есть. Но они всегда сами по себе. Иногда я их видел. Правда, редко! Когда предки вспоминали обо мне. А потом отца и старшего брата посадили за особо тяжкое…
Люба, боясь дышать, не сводила внимательного, напряжённого взгляда с профиля Коробкина. Парень с шумом выдохнул сигаретный дым и затянулся снова. Повисло тяжёлое молчание.
— Извини, не знала… Я не хотела тебя обидеть или разбередить старое!
— Нечего там бередить. Старое — всё равно что новое. Не заживает! — горько усмехнулся ровесник. — Обидеть ты не в силах, потому что не пыталась, и я это понимаю. Когда батько и брат зарезали соседа-подельника, к бабушке пришли менты. Тогда-то моё счастливое беззаботное детство закончилось, и всплыла необъятная куча гавна! Пахан с соседом, оказывается, занимались разбоем: лазили по дворам пенсионеров, обворовывали, нападали в постели, калечили, угрожали. Брательник на стрёме, старшие орудуют. Дед и баба ничего не знали, их такой позор здорово подкосил! Начался суд. Старики ходили смотреть, иногда брали меня с собой. Станица гудела, а родные не знали, куда спрятаться от свалившегося бесчестья. Как братка и пахана посадили, дав строгача обоим, бабуля не выдержала всеобщего осуждения и через полгода с горя отошла. Следом помер дед от тоски и вины. А я… А я до сих пор скучаю! Но ничего не вернёшь, не изменишь!
— А твоя мама где сейчас?
— Со мной живёт.
— Хорошо, что она рядом!
Коробкин открыл было рот, чтобы рассказать собеседнице, как родная мать была всю жизнь занята только собой, поэтому бабуля его и забрала в младенчестве. Что в суд маман ни разу не явилась, а сейчас тусуется сама по себе, подло клянчит у дяди его зарплату, постоянно шарится в комнате сына в поисках заначек, чтобы потратить всё, что тот заработал, на ушлёпков-друзей да пьяные гульки. Но Ден всё же не стал говорить — только подумал. А вслух лишь произнёс:
— Наверно. Мы чужие друг другу и совсем не общаемся.
Парень замолк и осторожно глянул на Любу. Ему стало неудобно, что он выгрузил на плечи едва знакомой ровесницы потайную личную боль, которой никогда не делился: ни с Сэро, ни с Пашкой, ни с Ленкой — ни с кем-либо ещё. Семейная история школьником активно и яростно замалчивалась, а сейчас здесь, на берегу, его вдруг понесло. Зачем? Язык и сердце не слушались хозяина. Видимо, слишком долго Коробкин носил отравляющую горечь в одиночестве.
Ден уставился на Поспелову, жадно разыскивая насмешку, презрение или осуждение, но ничего не обнаружил. Ровесница смотрела с сочувствием, будто присвоила часть его горя и теперь понимала его лучше, чем он сам.
— Мне жаль. Ты пережил настоящий ад! — заговорила тихоня. — Всё рассказанное ужасно!
Коробкин отвернулся, чтобы справиться с эмоциями. Опять повисла тишина.
— Спасибо, — не поворачивая головы, сдержанно ответил юноша, глубоко вздохнув. — Ты добрая, Люба! Правда, настоящий ад начался в школе и на улицах после ареста.
— Травили? — догадалась девочка.
— Пытались. Как только новость о грабежах прогремела, меня перевели в другой класс. Родители не захотели, чтобы их дети учились с ребёнком из семьи убийц. Но это мелочи! Ко мне начали лезть обзываться, кликухи клеить типа « Параша», «Шхона», «Петух» — всякую низость на уголовный манер. Заходишь в столовую, в коридор ли вышел, тупо по тротуару идёшь — обязательно какой-нибудь скот прицепится и давай орать: «Урка! Урка!». Задолбали знатно!
— И как ты это всё терпел?! — тревожилась собеседница.
— Да я не терпел, — пожал плечами рассказчик. — Я дрался. Пару раз пожалел на свою голову одного нытика, который сначала язык распустил, а после единственного тумака расхныкался. А потом понял, что жалеть нельзя. Либо сразу даёшь понять, что с тобой шутки плохи, либо будь грушей для битья! Нытик тот хорошо проучил насчёт жалости; после него я больше ни одному умнику не спустил. Как говорится, назвался груздем — полезай в кузов!
— Наверное, все быстро замолчали…
— Ага, щас! Пару лет точно каждого придурка гонять пришлось. Баба и дед как умерли (они заступались, в школу с разборками ходили), так понеслось! Меня били, я бил… Ничего, отбился!
— Жуть!
Денис хмыкнул, пожав плечами.
— Другого выбора не было. Даже когда за драки на учёт в милиции поставили.
— Ты состоишь на учёте?!
— Стоял. Сняли в начале девятого класса.
— За драки стоял?
— За драку. Побил одного языкатого. Тот, конечно, долго напрашивался! Прибежала в школу его мамка. Давай верещать: отец — убийца, и сын такой же, хочет её милого, невинного сыночка калекой оставить! Я при директоре отвесил, что не ей, ущербной шлюхе, судить. Она в визг ушла! Учителя подключились: сопляк ни черта не учится, хамит, прогуливает, его никто не трогает, а он, такой-сякой, всех бьёт! По тёмной дорожке пошёл, вырастет криминальный элемент! Короче, решили, что я неисправим, и на учёт отправили. Маргарита Семёновна меня только поддержала.
— Это кто?
— Мой классрук до конца девятого. Сейчас в декрете, девочку родила. Она меня в кабинет привела и сказала (я её слова хорошо запомнил), что мне всю жизнь с отцовской «славой» ходить, нравится или нет. Да, больно и нечестно. Судьба жестока. От меня ничего не зависело, но, к сожалению, так сложилось и ничего не поделаешь. Нужно учиться жить с горьким «наследством» и думать о своём благополучии, а не с каждым идиотом отношения выяснять. Что у меня есть выбор: скатиться, отправиться на помойку или угомониться и попробовать жить счастливо. Как-то так!
Денис нашёл в себе силы закрыть душу — и так слишком многое выболтал. «Вроде не пил. Что со мной?!» — переживал он.
— Меня в школе тоже травят, — нарушила тишину Люба. Коробкин своими откровениями вызвал доверие, и школьницу прорвало на взаимное желание поделиться наболевшим. О чём она никому не говорила ни под каким предлогом.
Юноша резко повернулся к тихоне, не поверив услышанному.
— Тебя-то за что?!.. Ты такая хорошая куколка!
— Так только ты думаешь. Меня в классе ненавидят, обзывают и постоянно прикалываются. Что у меня родители старые, одеваюсь немодно, на дискотеки не хожу. Уродина страшная, шея кривая… Кучу обидных кличек постоянно клеят! Никто не общается. Лишь пара девочек, таких же одиночек, как я. Парни вообще на дух меня не выносят! Особенно Тимофей — он первый и начинает всегда. Постоянно в мою сторону грязью плюётся!
— Степанченко?
— Он самый! — Люба тяжело вздохнула. — Видишь, никакая я не куколка! Ничего хорошего нет.
— Не говори так! У вас что, нормальных парней в классе нет, чтобы его одёрнуть?
— Это невозможно. Тимон (в отличие от меня) — любимчик, его все уважают. Против никто никогда не шёл и не пойдёт. Я единственная девочка, которую он за человека не считает.
— Это потому, что ему в нос за длинный язык не прилетало! Я приеду в понедельник к тебе в школу и поговорю с Кабаном.
—Ой, не надо, ты что?! — перепугалась собеседница. — У него в школе куча друзей! Они тебя побьют!
Коробкин усмехнулся.
—Люба, друзья есть не только у Кабана. Я могу и с компанией прийти, но, поверь, в этом нет нужды. Степанченко знает меня, а я — его. Драки не будет, потому что разговора вполне станет достаточно.
— Все равно не надо!
— Почему?
— Потому что. — Люба не осознавала до конца свои чувства: гордыню и страх наказания, запрещавшие воспользоваться помощью Дениса, но шла у них на поводу: — Я сама справлюсь!
Шатен улыбнулся от её наивности.
— Зря боишься. Поверь, вопрос решится тихо. Кстати! А Сэро и Имир знают о твоих проблемах?
— Нет! — подпрыгнула та с перепугу. — И никогда не узнают!
— Почему это?
— Я не слабачка!
— Причём здесь это? Натуру братьев местные пацаны хорошо знают. Ибрагимовым достаточно показаться рядом, чтобы твоих обидчиков навсегда ветром сдуло. Не надо избегать и стесняться!
Поспелова задумалась: утренняя сцена вдруг открылась ей с другой стороны. Будет о чём подумать завтра.
— А избегают тебя одноклассники и обижают, потому что бесхребетные, — добавил Ден. — Было бы своё мнение хоть в одной черепушке, то и Кабан бы у верха не рулил! Это ж надо, в какой гавно-класс ты попала!
— Не все плохие, — припомнила ровесница. — Было дело, одноклассница торт принесла в честь личного праздника. Я не решилась остаться, так она меня на следующий день после уроков догнала и кусочек дала. Самая популярная девочка в моём 10 «А», между прочим!
— А с утра мадам отдать не могла? Весь день же с собой таскала!
Поспелова, неприятно отрезвлённая услышанным, смутилась.
— Значит, девка при всех с куском светиться не стала, чтобы «популярность» не просрать. Но и в твоих глазах быть сукой ей не хочется. Хитрожопая коза! Повидал немало я товарищей такого сорта! А популярная она в честь чего?
— Мальчики так считают, — пожала плечами школьница. — В первую очередь, Степанченко. Он ею так восхищается!
— Ага! Значит, с его слов, она — самая красивая, а ты…
— Самая некрасивая, — огорчённо закончила Люба. — Ты всё правильно понял.
Денис расхохотался.
— Ну Кабан даёт! Вот же идиота кусок! Да-а-а! Таких кретинов ещё поискать надо! Я был о нём лучшего мнения, но этот осёл его явно не заслужил! — Парень хитро, с усмешкой, уставился на ровесницу, с удовольствием позволяя себе её разглядывать.
— Ты чего?! — мигом насторожилась школьница. — Опять за старое?!
— Нет, что ты! — поспешил он успокоить её. — Не обращай внимания! Хорошенькая ты! И человек хороший! Поехали?.. А то засиделись.
— Да, точно! Пора! — потянулась десятиклассница. — Здорово поболтали!
— Не вопрос, ещё как-нибудь поболтаем! — подмигнул ей Коробкин. — Только у меня к тебе просьба есть.
— Слушаю.
— Ты, Люба, пожалуйста, никому не говори… Ну, что я тебе нарассказывал…
— Конечно нет! —заверила его девушка. — И ты тоже о моих отношениях с классом никому не рассказывай, пожалуйста! Уж больно обидно.
— Я могила. Но у тебя, на мой взгляд, неправильная позиция, Люба. Вопрос не в том, что обидно, а в том, как ты будешь поступать с этим отношением и такими неприятными людьми, понимаешь?
— Я плохо дерусь…
— Не о драках речь. От помощи не отказывайся! Особенно когда тебе предлагают. Договорились?
Поспелова застеснялась, опустила глаза.
— Хорошо.
— Вот и отлично, что мы друг друга поняли!
Ребята уже сели на мотоцикл, как тихоня подпрыгнула:
— Ой, смотри!!!
— Что случилось?!
— Вон, на берегу, змея лягушку ест!!!
Денис направил фару на плиту. Точно: у самой кромки воды гадюка медленно заглатывала пойманную лягушку, ещё трепыхавшуюся в попытке спастись.
— Да, вижу. Странно. Ни змеи, ни лягушки не должны вылазить в собачий холод! В воздухе морозом тянет. А они охоту устроили — в декабре, за две недели до Нового года! Аномалия какая-то… Ладно, ну их! Поехали.
Взревел мотор, мотоцикл развернулся и вскоре исчез в темноте улиц.
Отрывок из книги «Школа. Никому не говори».