CreepyStory

Я легонько стукнул в резной наличник.

— Я ждал тебя, — раздалось сзади, от неожиданности я вздрогнул и обернулся.

Дед вышел из бани, был он гол по пояс и бос, из одежды одни лишь холщовые штаны.

— В баньку пойдёшь?

Я кивнул.

— На окне молоко, пей и приходи.

Раздевшись в предбаннике, я нырнул в жаркое нутро бани. Прилёг на лавку. Только сейчас, расслабляясь под хлёсткими ударами дубового веника, я ощутил, насколько был напряжён.

Время пролетело незаметно. И когда мы, напарившись, покинули баню, оказалось, что на улице давно стемнело, и на чернильном небе горели летние звёзды.

За вечерним чаем состоялся разговор с дедом.

— Значит, ты готов? – он внимательно глядел на меня поверх исходящей паром чашки.

Я кивнул.

— Хорошо. До того, как я признаю тебя учеником, можешь задавать вопросы. Я на них отвечу.

— Любые вопросы? — я отхлебнул душистый травяной чай.

— Да. Потом время слов кончится, настанет время дел. Один вопрос – один ответ. Так что думай, о чём спрашивать.

— Кто вы?

— Человек. — Он усмехнулся.

— Вы тоже слышите голоса.

— Слышал.

— Слышали?

Он смотрел на меня.

— Чему вы будете меня учить?

— Как жить с даром.

— С каким даром?

Старик отпил исходящую паром жидкость.

— Значит, я могу избавиться от голосов?

— Можешь.

— Сколько продлится обучение?

— Столько, сколько надо, либо столько, сколько ты выдержишь.

— Это сложно?

— Это трудно.

— Я могу уйти в любой момент?

— Можешь.

— А потом, если я передумаю, я смогу сюда вернуться?

— Нет.

— Когда начнётся обучение?

— Когда кончатся вопросы.

— Почему здесь я не слышу голосов?

— Здесь на десять километров, кроме лесной живности, никого.

— А люди?

— В соседней деревеньке знают про меня и не беспокоят без нужды, а грибники здесь не ходят.

— Как мне жить с этим? — Я обвёл руками во круг себя. — Как смириться с гибелью моих родных, тех, кого любил и… предавал. Как мне жить с этим, и зачем мне вообще жить? — Я чувствовал, как боль, во много раз сильнее, чем в сломанном позвоночнике, раздирает грудь. Хотелось разодрать её, и вырвать саднящую иглу.

— А вот это ты должен решить сам. Как жить и зачем жить.

Я сидел, уронив голову на руки. Желаний не осталось, хотелось закрыть глаза и отключиться.

— Это всё?

— Да, — я через силу приподнял голову и встретился с ним глазами.

— Тогда, ученик, иди спать. Завтра рано вставать.

Разбудил он меня действительно рано. Я поёжился, воздух в нетопленой избе неприятно холодил тело. В руке Дед держал такие же, как у него, штаны, через плечо были перекинуты две косы. Обыкновенные косы, которыми косят сено, даже в полумраке было видно, как блестят хищные, бритвенной заточки, острия. Подождав, пока я переоденусь, он кивнул мне:

— Следуй за мной.

Выйдя из дома, мы направились к перелеску, росшему за домом. Шли молча, быстрым шагом.  Минут через двадцать мы вышли к огромному полю, заросшему высокой сочной травой.

— Коси. — Дед протянул мне инструмент.

— Я не умею. — Я взял протянутую мне косу.

— Ты раньше косил? — он внимательно смотрел на меня.

— Нет.

— Так откуда знаешь, что не умеешь, ни разу не попробовав?

Я пожал плечами.

— Правило первое: забыть слова не умею, не могу, не знаю. Понял?

Я кивнул.

— Коси.

Я неловко взмахнул, оказавшейся неожиданно тяжёлой косой. Она крутнулась в руках, зарывшись остриём в землю и нелепо задрав пятку. Я выдернул её из земли и попробовал снова. Теперь остриё ушло куда-то вверх.

— Я не умею косить!

— Признать поражение до боя, значит, проиграть его наполовину, даже не начав. Пробуй.

Я начал пробовать. Попыток через десять, изрядно вспотев, я приноровился к непривычной тяжести в руках. Ещё минут через пятнадцать, коса в моих руках прекратила клевать носом, задирая обушок, и уже не норовила ударить по ногам.

— Хорошо, — Дед положил мне руку на плече, — теперь смотри как надо.

Он легко перехватил инструмент. Взмах, другой, коса, казалось, пела в его руках, издавая тонкий, на грани восприятия, звук. Играючи он скосил пару метров травы перед собой:

— Понял?

Я кивнул.

— Вперёд, — он указал мне рукой на полоску скошенной травы.

Я вздохнул и принялся косить.

— Расслабь плечи, веди косу всем телом, а не руками. Шаг – удар, шаг – удар. Смотри.

Он двинулся вперёд, трава с лёгким шелестом ложилась ему под ноги.  Я смотрел, как он двигается. Мелкими, непрерывными шагами. Движение косы заканчивалось с постановкой ноги на землю. Новый замах – и задняя нога подтягивается к передней. Сверкающий росчерк – шаг, замах – под шаг. Движения повторяются, замыкаясь в круг.

— Вставай рядом.

Я присоединился к нему. Вдвоём мы двинулись по полю, оставляя за собой полосу скошенной травы.

Временами Дед поправлял меня, то, веля не напрягать руки, то начинать движения от поясницы.

Солнце давно взошло и ощутимо припекало. Мы шли по полю, над нами витал одуряющий запах свежескошенной травы. Косили мы несколько часов. К тому времени, когда мы закончили, я перестал ощущать плечи, у меня ломило поясницу, и дрожали ноги. Болели стёртые в кровь от непривычной работы ладони. Хотелось пить и есть.

Глядя на то, как я не могу отдышаться, Дед прокомментировал:

— И дышать ты не умеешь.

Сам он при этом не только не запыхался, но даже и не вспотел.

Я ничего не ответил – просто не мог. Грудь жгло. Я повалился на траву. Лежал, глядел на облачка, скользящие по густой синеве неба. Пеньки от скошенной травы неприятно кололи вспотевшую спину, но сил, чтобы встать, не было. Словно издалека, доносился голос старика.

— Дышать надо животом, а ты хватаешь воздух верхушками лёгких. Телу не хватает воздуха, и ты быстро устаёшь. Дышишь в рваном ритме, поэтому задыхаешься. Куришь, небось?

Я мотнул головой.

— Понятно. Теперь не куришь. Ясно?

Я опять кивнул, вздымающаяся грудь мешала говорить.

— Животом дыши.

Я послушно задышал животом, вскоре дыхание восстановилось.

— Отдышался?

— Да.

— Тогда пошли, некогда отдыхать.

Мы вернулись к дому. Он подвёл меня к козлам, с лежащей на них двуручной пилой. Рядом была свалена груда брёвен – толстых и длинных.

— Пили.

Я принялся за работу. Это оказалось чуть ли не труднее, чем косить. Сначала надо было взгромоздить бревно на козлы. Они были высокими, а брёвна тяжёлыми. Пилить я тоже не умел, и пила в моих руках, то изгибалась взбесившейся змеёй, то застревала в распиле.

До того времени, когда Дед скажет: хватит, я думал, не доживу. Болело всё тело, руки покрылись кровавыми мозолями, перед глазами периодически темнело и приходилось останавливаться, чтобы не упасть, а в горле было сухо, как в давно пересохшем колодце.

После того как я напился, Дед, кивнув мне на топор и на колоду для колки дров, похожую на плаху, какой её показывали в исторических фильмах.

— Хочешь помыться – руби.

Я взял колун на длинной рукояти. Тяжёлый, он, тем не менее удобно лежал в руках. С трудом поставил чурбак на колоду, размахнулся, онемевшие руки разжались, и топор едва не размозжил мне голову. Ноги подогнулись, и я упал рядом с ним. Я попытался встать, но тело никак не желало принимать вертикальное положение. Краем глаза я увидел, как дед покачал головой. То ли с сожалением, то ли с огорчением. До боли прикусив губу, я опёрся на колоду и попытался встать. Получилось лишь с третьей попытки. С трудом наклонившись, поясница отозвалась ноющей болью, я подобрал топор. Ударил по полену, тяжёлый колун, прошелестел мимо, гулко ударив в колоду. Удар эхом отозвался в горящих руках. Упрямо сжав губы, я снова рубанул по проклятой деревяшке. С сухим треском полено развалилось на две части. Остальное я помню смутно. Я рубил и рубил, периодически падал, лежал, приходя в себя, поднимался. Чувств не осталось, мыслей тоже.

Дед остановил меня только тогда, когда, в очередной раз, промахнувшись по полену, я раз за разом дёргал топор, не в силах вытащить его из колоды.

— Хватит, Странник, хватит. Пошли. — Он отцепил мои окровавленные руки от топорища и подхватил, когда я без сил начал кренится в сторону земли.

Как он меня мыл, я не помню. В памяти остались лишь плеск воды, льющейся на каменку, да шипение пара.

Утром я не мог подняться на ноги, до тех пор, пока Дед не вылил на меня пару вёдер родниковой воды. Ломило всё тело. Болели руки, болели ноги, но больше всего болели содранные накануне ладони и поясница. Ладони старик, ещё вчера промыл и намазал какой-то дрянью. Утвердившись на дрожащих ногах, я побрёл вслед за Учителем.

Так продолжалось неделю. Подъём. Поле. Косьба. Возвращение. Пилка. Рубка. Баня. К концу недели я уже кое-как самостоятельно добирался до бани и там валился на полку, наслаждаясь расслабляющим теплом. Дед сначала распаривал меня, потом прохаживался по телу веником, а затем долго мял и растягивал меня. После бани он отпаивал меня горячим молоком с мёдом. Сил оставалось только на то, чтобы съесть тарелку творога и донести голову до подушки.

На седьмой день, лёжа в клубах пахнущего хвоей пара, я спросил его.

— Зачем это?

— Что это?

— Зачем я кошу, пилю, колю.

— Чтобы стать сильнее.

— Зачем мне это?

— Что, надоело? — он иронично надломил седую бровь.

— Да, надоело, я здесь не для того, чтобы физкультурой заниматься.

— А для чего ты здесь?

Меня уже начинала раздражать его манера отвечать вопросом на вопрос.

— У меня дар, я хочу управлять им.

Тут он расхохотался и долго смеялся, тряся седой гривой.

— Управлять даром? — отсмеявшись, повторил он.

— Да, управлять даром, — рассердившись, я сел на лавку, сверля его взглядом.

— Даром ты будешь девок за амбаром, за умение управлять, надо заплатить. И цена эта высока. Как ты будешь управлять своим разумом и чувствами, если ты с телом совладать не можешь? — Он придвинулся ко мне вплотную.

Его глаза, обычно голубые, потемнели, стали почти фиолетовыми, я хотел отвести взгляд и не мог.

— Ты можешь по желанию изменять размер зрачка, не чувствовать холод и жару? Контролировать дыхание, уряжать его до 2-3 циклов в минуту, долгое время быть неподвижным и не чувствовать дискомфорта? Это всё лежит в области физиологии. А ты хочешь управлять бессознательным, тонкими механизмами, которые неизмеримо сложнее, чем человеческое тело, – закончив говорить, он отпустил мой взгляд, чему я был несказанно рад.

— Овладей простым. Построй фундамент, а стену и крышу оставь на потом.

Я провёл у него год с небольшим. Первый месяц я только и делал, что косил, пилил и рубил. Со временем я мог весь день заниматься этим и не уставать. После разговора в бане мы практически не разговаривали. Дед говорил что делать – я делал. Поправлял меня, если я ошибался. После того как я окреп, раз в неделю, он стал добавлять новые упражнения, не отменяя старые, лишь сокращая на них время.

Первым добавилась работа с дыханием. Потом пришло время растягивающих упражнений, упражнений на расслабление, на баланс и реакцию. Через три месяца после моего появления Дед стал учить меня владеть палками разной длины, борьбе и ударной технике.

Так что первые полгода всё моё время, так или иначе, занимали физические упражнения. Только когда я окреп и начал чувствовать тело, пришло время для иных занятий…

________________

Максим смотрел на светлеющее небо.

— Теперь понятно. А я-то всё носом перерыл, куда выпал год из твоей биографии. Был человек – жил, ел-пил, а потом хлоп, — Иван хлопнул в ладоши, — и нет его. А потом бац, — он развёл руки, — и опять появился. Где был, что делал? Никто ничего не знает. А потом опять раз и исчез. Не исчез, конечно – умер, а вместо него другой появляется из ниоткуда, а до этого – этот, вновь появившийся, пропавшим без вести считался. Вот как, друг Максим.

— Досье на меня собрали? — Максим тоже поднялся, чувствуя, как закипает в груди гнев.

— Ты не обижайся, Максим, мы контора серьёзная, должны знать, с кем имеем дело. — Иван примирительно похлопал его по плечу.

— Значит, контора! — Максим зло ощерился.

— Ты не пытайся меня поймать, это просто оборот речи. Всё я тебе расскажу, всё. Только ситуацию для себя окончательно проясню и расскажу, — ни на раз не смутился тот.

— Какую ситуацию?

— Ситуацию с тобой, Максим, или же всё-таки Пётр?

Эти слова неожиданно успокоили Максима. Хоть на деле должны были заставить потерять равновесие. Слишком хорошо он выучил уроки Деда, да и потом учителей хватало. Хороших учителей.

— Нет, Пётр давно уже мёртв, — Максим покачал головой и рассмеялся, — ну, проясняй.

Но Иван свет Петрович прояснять не захотел.

— Всему научился? – задал он новый, неожиданный вопрос, в который раз сменив тему.

— Как раз нет. Всё сложнее. — Максим замолчал, тщательно подбирая слова.

То, что до этого он рассказал, было так – мелочь. Всё остальное, что он мог поведать, было секретом, причём секретом не его. И тут со словами надо быть осторожней.

По сути, он не знал ни кто такой Иван, ни кого он представляет. Так что все карты были на его стороне. Почти все, поправил себя Максим, кое-какие козыри и у нас в рукаве припрятаны. Не стоит забывать и о Джокере, который есть в каждой колоде, а также о том, что оный, при должном умении может стать любой картой.

Они стояли, почти касаясь плечами, и смотрели на светлеющую полоску неба.

— Пойдём, в квартире договорим, — Иван прервал размышления Максима.

Максим кивнул. Он был рад отсрочке, позволяющей ему обдумать ситуацию. Подобрать слова и не сказать ничего лишнего, дабы не навредить людям. Хоть им вряд ли навредишь. Но всё равно надо быть аккуратным, на него-то они вышли, хотя он низко летает и мелко плавает. А может, поэтому и вышли? Не думал он, не думал, что так выйдет. Время спокойной жизни, выходит, кончилось. Ну что ж, узнаем, насколько плотно он зарос жирком.

Входя в подъезд, он уже знал, что расскажет, а что утаит. Деду всё равно никто навредить не сможет. Максим усмехнулся. Усмешка вышла кривой, сердце тревожно сжалось, а всё ли он знает? Не окажется ли он, даже не мелкой рыбёшкой, а так, наживкой на чьей-то удочке?

Максим замолчал. Иван его не торопил. Сидел, глядел в небо.

— Может быть, это и так. Не знаю. Ту цену, что я заплатил за свой дар… — Максим почувствовал волну злобы, поднимающейся из живота и туманящей рассудок.

Он прикрыл глаза. Воссоздал в голове образ свечи. Задышал глубоко и медленно, так чтобы пламя свечи не колебалось, постепенно, всё больше замедляя его. Вдох слился с выдохом, со стороны казалось, что он совсем не дышит, настолько редким было его дыхание. Грудь не шевелилась. Воздух проходил сквозь не1 прямо в живот, заставляя его расширяться во все стороны.

Иван молча глядел на него. Ждал. Через несколько минут Максим открыл глаза. Сказал спокойно.

— Я недоучился, ушёл.

— Почему?

— Давай по порядку.

 _______________

Пётр Свержин.

Девять лет назад…

…Разбудил меня старик под самый вечер. Легко поднял на руки и отнёс в баню. Долго пари́л, обрабатывая веником, поворачивал к себе то одним, то другим боком.

Всякий раз, когда я порывался задать ему вопрос, он молча качал головой: не время. Когда я совсем сомлел, он также молча вынес меня в предбанник, обтёр и переодел. Старик протянул мне ковш, полный молока. Показал – пей до дна. Я послушался, но едва выпил половину, как тело скрутил жёсткий приступ рвоты. Когда он закончился, я, обессиленный, откинулся на оструганные доски предбанника.

Процедура повторялась ещё три раза. Баня, молоко, рвота. Между процедурами я спал. На четвёртый день мой организм перестал отторгать предложенное мне питьё. Старик удовлетворённо кивнул. За это время он не произнёс ни слова, и мне не позволял говорить.

Эти четыре дня отняли остаток моих сил. Я лежал, бессильно откинувшись на деревянную лавку, голыми плечами ощущая гладкое дерево. Странное это было жилище: рубленное из толстых брёвен, с окнами, выходящими на три стороны света, только у северной стены – белёная русская печь.

Я наслаждался тишиной в голове. Открылась дверь, из сеней в горницу вошёл старик. Остановился посреди комнаты. Мне было неудобно смотреть на него, я попытался приподняться на локтях, ничего не вышло – сил не было.

— Что, странник, лучше? — в усы усмехнулся старик.

— Кто вы? — выдавил я.

В ответ на мой вопрос он весело расхохотался.

— Мне кажется, тебя должно интересовать, не кто я, а кто ты.

— Я не слышу голосов, почему?

— На твоём месте я бы спросил, почему ты начал слышать голоса.

Он смотрел мне прямо в глаза, я выдержал его взгляд. Старик улыбнулся:

— Ты мне нравишься. В тебе чувствуется сила. Отдыхай пока.

— Мне надо знать, что происходит. — Я не оставлял попыток сесть, но всё было бесполезно.

— Всё, что тебе надо — это покой и сон.

Он стоял, в задумчивости покусывая ус:

— Поговорим, когда сил наберёшься. А теперь спи. Развернувшись, он вышел из комнаты. Через пару минут я уснул…

_______________

Максим умолк. Максим умолк. Наклонившись вперёд, он опёрся руками о колени и задумчиво смотрел в темноту ночи. За спиной завели свою песню цикады.

— Дед объяснил тебе, что произошло? — рядом щёлкнула зажигалка, в темноте затеплилась ярким огоньком сигарета.

— Что? Ах да, конечно. Без сил я пролежал почти неделю. Ел и спал. С помощью Деда выползал на солнышко. Когда я смог самостоятельно выйти на улицу, у нас со стариком состоялся разговор. Он всё мне объяснил.

— Старик рассказал, кто он такой?

— Нет, я и не спрашивал. Меня больше интересовало, что происходит со мной.

— И что с тобой происходило?

— Как я и предполагал, во всём виновата авария. У меня был ушиб правой стороны головы. Как раз той части мозга, которая и отвечает за всякие такие иррациональные способности.

— Многие ударяются головой, но не все становятся колдунами и экстрасенсами.

— Да не многие, просто сошлось много событий в одной точке. Удар, одновременная смерть близких людей. Это инициировало мои способности.

— И это всё?

— Нет, было ещё кое-что, но это не имеет отношения к делу.

— Почему ты вдруг перестал слышать голоса?

— Я не перестал, но об этом дальше.

 ________________

Пётр Свержин.

Девять лет назад…

…галлюцинации – голоса в моей голове? – я выжидательно смотрел на старика.

Он так и не сказал, как его зовут, велел называть себя Дедом, тем более что ему действительно было глубоко за 80, хоть по виду не скажешь.

— Нет, то, что ты слышишь, это не прихоть больного разума. Это мысли и эмоции окружающих тебя людей.

— Но почему в них столько грязи?

— Понимаешь, Странник, человек способен увидеть и услышать только то, что он может видеть и слышать. Только то, что есть в нём самом.

— Не понимаю.

— Человек, который полон дерьма до самых бровей, не сможет увидеть красоту морозного узора на оконном стекле. Тот, кто предаёт, видит вокруг себя только предательство и измену. Тот, кто обманывает, не в силах поверить, что его партнёр ему верен. Тот, кто лжёт, всех подозревает во вранье…

— Подобное к подобному?

— Да. — Он замолчал, закусив крепкими зубами травинку.

— Выходит, что я дерьмо?

— А ты считал себя ангелом? — он захохотал, откинувшись на душистое сено.

— Нет, но…

Я запнулся: мальчик из богатой семьи, немного избалованный, но не плохой, нет.

— А ты загляни поглубже в себя, — сказал Дед, — в самую суть. Так ли ты хорош, как о себе думаешь? Ничего не происходит просто так, без причины. И чаще всего причина внутри, а не вовне. В самом человеке.

Он был прав, и я ненавидел его за эту правду. Его и себя. С самого детства я доставлял много беспокойства родителям. Прогуливал школу, дерзил учителям. Рано начал курить, потом выпивать. Из-за драк сменил несколько школ. Окончив школу, ни в какой институт я, конечно, не поступил, шатался по улицам. Ни слезы матери, ни разговоры с отцом не помогали. Через год я загремел в армию. Отец даже не стал меня отмазывать. Вот армия – меня сильно напугала.

Мне повезло. В роте, куда я попал, оказался мой земляк, парень из соседнего района. И хоть на гражданке наши районы враждовали, в армии я был «земелей» – значит, своим. Это обстоятельство на первые полгода сделало мою жизнь более-менее сносной. Потом он дембельнулся. Но к тому времени у меня прорезался талант. Оказалось, что я хорошо рисую. Это плюс богатая фантазия, помогли мне делать всевозможные «партаки» что так нравятся «доблестным» воинам.

Все «деды» хотят наколки, а рисунки у меня выходи́ли хорошо, да и рука оказалась лёгкой, колол быстро и качественно. Слава хорошего «кольщика» избавила меня от унизительных обязанностей «простых» солдат. Так что до «дембеля» я дожил вполне сносно. Чему был несказанно рад. Так как видел, что с другими творили озверевшие от безделья и водки «деды». Армия меня испугала и заставила задуматься.

Нельзя сказать, что я кардинально изменился. Вернувшись домой, я пробездельничал пару месяцев. Пил с друзьями и подругами, а потом устроился на работу. Проработав полгода, понял: рабочая жизнь не для меня. Я решил пойти учиться. Помог отец. Устроил в институт, на факультет дизайна.

Женился я по залёту. На летней дискотеке познакомился с девчонкой. Высокая и стройная, она сразу понравилась мне. Ольга праздновала с подругами поступление в институт, а я с пацанами – окончание третьего курса. Сначала начали встречаться, потом спать. Она забеременела, мы поженились. Она хотела, а мне было всё равно. Тем более, родители у неё оказались более чем обеспеченными. Потом родилась дочка. Надо сказать, хорошим мужем я не был. Жену любил, но я был молод, мне хотелось гулять и веселиться. А тут пелёнки, распашонки. Роды были сложными, во время них она вся разорвалась, и после них стало не до секса. А я парень видный. Гормон в крови гуляет. Налево стал бегать, хорошо ещё, Ольга ничего не знала.

Да ещё сестрёнка её постоянно мне глазки строила, всё норовила то бедром задеть, то грудью прижаться. У меня от такого внимания, мысли нехорошие стали появлятся на её счёт. Сестра Ольги, та ещё кошка, даром, что семнадцать недавно исполнилось, не зря её Катенком все звали. За месяц до аварии пришла в гости, Ольга с Настей, гуляли. Вошла, одетая в короткое лазоревое платье, процокав каблучками, повела шальным глазом. Стоит, смотрит на меня сквозь прищур зелёных глазищ, язычком по нижней губе водит:

— На улице жара. Попить налей, пли-и-и-з.

— Сама налей, — грубовато ответил я.

Настёна всю ночь спать не давала, капризила. Я полночи у кроватки проторчал, пытаясь успокоить дочь. Хотелось спать, а впереди экзамен, к которому я был не готов.

Свояченица фыркнула и прошла на кухню, залитую ярким солнцем, по пути обдав меня возбуждающим запахом молодого женского тела. Достала из холодильника минералку и стала пить мелкими глотками, красиво отставив длинную ногу. Я смотрел ей в спину, освещённую солнцем. От увиденного у меня перехватило дыхание. Под тонким платьем ничего не было. В паху сладко заныло. Я сделал шаг и прижался низом живота к оттопыренной попке. Катя подалась назад, сильнее прижимаясь ко мне. В голове зашумело и потемнело в глазах, у меня уже месяц не было женщины. Обхватил её руками. Левая, нашла упругую грудь. Правая, нырнула под платье. Губами уткнулся в сладко пахнущую шею, лаская тонкую кожу.

Катерина сла́бо застонала, теснее вжимаясь в меня. Звон разбитой бутылки лезвием резанул по ушам. Я отскочил от неё. Что я делаю! Как же, Ольга? Во рту сделалось противно.

— Ты что делаешь?

— Я делаю? Это ты делаешь. Пристаёшь к родной сестре своей жены, младшей, заметь. А она, не против, — Катерина хрипло рассмеялась и шагнула ко мне.

— Пшла вон, — я отшатнулся.

— Ты чего?

— Чего? Да ты что творишь, она же твоя сестра, а я её муж.

— Вот ты как запел. Забыл, как на свадьбе на меня облизывался?

Я покачал головой:

— Ты ошибаешься. Уходи.

— Скотина, ты думаешь, я не знаю, как ты в своём институте девок трахаешь. Всё Ольге расскажу.

— Делай что хочешь. А сейчас уходи, — я открыл дверь.

Катерина разъярённой фурией пронеслась мимо меня, на пороге остановилась:

— Ты пожалеешь об этом.

— О чём? О том, что отверг тебя?

— Да обо всём! — В её глазах закипели слёзы. — Дурак!

Она рванула вниз по лестнице. Я устало привалился к косяку, обтёр рукой лицо. От ладони пряно пахло чужой, не своей женщиной. Чёрт! Я бросился под душ.

Она ничего не сказала. Может, не успела, а может, не захотела – не знаю. А вскоре случилась авария.

Мне захотелось закричать от боли, но вместо этого я заплакал. Тихо и бессильно. Заплакал от жалости к себе. Оттого что все ушли, а я остался. Как же всё-таки я любил… нет, люблю их. И родителей, и жену с дочкой.

— Прошлого не исправишь, — услышал я в голове голос Деда, — но можно изменить будущее.

Я посмотрел на него, его губы не шевелились, но я отчётливо слышал его голос в голове.

— Значит, ничего не кончилось?

— На самом деле, малыш, всё только начинается.

— Закрой глаза, ляг на спину, — продолжил он, — расслабь тело, отбрось мысли и следи за дыханием.

Голос мягко звучал в моей голове.

— Грудь-живот, живот-грудь, скользи вниманием по телу. Расслабь мышцы лица и шеи, двигайся вниманием вниз. Спина и грудь, поясница и живот, затем ноги. Отслеживай напряжения, расслабляй их. Почувствуй каждую клеточку тела, каждый палец на руках и ногах. Почувствуй тяжесть в теле. Земля прижимает тебя к своей груди.

Я пытался следовать его указаниям, получалось плохо. Тело ощущалось деревянным обрубком. Я не чувствовал пальцев ног, спина была как сведённая судорогой нога, вся в затвердевших мышечных валиках. Постепенно, следуя за его голосом, мне удалось расслабиться. Кончилось это тем, что я уснул.

Так продолжалось неделю, пока я не окреп. Утром выползал на улицу, лежал на солнышке, пытаясь расслабляться. Через день Дед па́рил меня в бане и отпаивал молоком. Старика я почти не видел, он уходил куда-то, пока я ещё спал и возвращался под вечер. На седьмой день я чувствовал себя достаточно крепким, чтобы ехать домой. Уезжать не хотелось. Но я не знал, как сказать об этом Деду, хоть чувствовал, что он что-то хочет от меня услышать, только не мог понять что.

Вечером Дед сам подошёл ко мне. Я сидел на лавке, которую выволок из избы, и ловил телом последние закатные лучи. Старик присел рядом, пожевал густой ус.

— Вот что я тебе скажу, сынок, ты достаточно окреп, чтобы вернуться к себе.

— Вы меня гоните?

— Нет.

— Я буду слышать голоса окружающих?

— Будешь.

— Что же мне делать? — я чувствовал отчаянье, мне с ужасом представлялось, что в моей голове будет царить людской хаос, сводящий меня с ума. Лучше уж в петлю.

— Ты можешь остаться у меня. Я научу тебя, как от этого защищаться.

— Правда, можно?

— У тебя остались в городе незаконченные дела?

— Не знаю, может быть. Меня, наверно, ищут.

Дед достал из кармана маленький православный крестик.

— Надень.

— Что это?

— У тебя будет неделя, чтобы завершить дела, на это время он защитит тебя от чужого присутствия, потом возвращайся.

Он поднялся и ушёл. Эту ночь в доме я провёл один, а утром уехал…

________________

Максим встал, походил, разминая ноги. Темнота вокруг них стала совсем непроницаемой. Помолчал, размышляя. Иван не торопил его. Наконец, заговорил.

— С делами разобрался быстро. Собственно, и дел особых не было. Надо было решить, что делать с квартирами. Это я решил быстро. Нашёл старого друга отца. Ключи от квартир ему отдал, попросил присмотреть, денег оставил. Сказал, что хочу уехать куда-нибудь на годик. Не могу, мол, здесь находится после всего случившегося. Он согласился. Управился за пару дней. К себе на квартиру так и не решился вернуться, не мог, только подумаю об этом, руки дрожать начинают, и голова кружится. Остальное время бродил по городу, наслаждаясь отсутствием посторонних голосов. Один раз решил, что будет, если крестик снять? Проверил. Лучше бы я этого не делал. Сознание сразу затопил многоголосый хор. Это было страшно. Бесконечное множество голосов, ни на миг не прекращая, жаловались, чего-то требовали, ругались, плакали. Их было так много, что отдельные голоса не угадывались, они сливались в одну бесконечную волну. Вызывая тошноту и головокружение. Больше таких экспериментов я не проводил. Через пять дней я стоял перед домом Деда.

— Капитан, у нас проблема, — взволновано начал он, — аппарат не отвечает.

— Объясни подробнее, — строго сказал капитан.

— У нас тестовое погружение на тысячу, но на пятистах аппарат перешел на ручное управление и перестал отвечать на запросы.

— Какое тестовое погружение? Все уже было протестировано. Кто разрешил?

— Главный инженер. Он сейчас сам там.

— Где там?

— В батискафе.

— Твою мать!

Быстрым шагом они втроем добрались до зоны управления погружением. Капитан попытался установить голосовую связь с аппаратом, но ответа не последовало.

— Сколько глубина? — спросил капитан.

Оператор взглянул на приборы и неуверенно произнес:

— Почти семь.

— Семь тысяч? — гневно переспросил капитан, и тут же добавил, — Да он с ума сошел!

Помощник и оператор растерянно переглянулись. Это было коммерческое судно компании, которая предоставляла услуги погружения на дно Марианской впадины, их клиентом был известный миллиардер, который должен был прибыть на борт на следующий день. Батискаф при этом не был рассчитан на несколько глубоководных погружений подряд в силу технических особенностей аппарата и экстремальных условий на такой глубине. Капитан обратился к оператору:

— Сэм, ты вроде хорошо знаком с Мухамедом, он в последнее время говорил что-нибудь странное, вел себя как-то не так?

— Да, если честно, он всегда немного странным был. Все время в каюте своей сидит, никого за порог не пускает. Я как-то краем глаза видел, что у него там целая доска со всякими бумажками налепленными, как в фильмах показывают.

— А что ты вообще про него знаешь, чем он занимался до устройства к нам?

— Про карьеру его ничего не расспрашивал, но как-то по пьяни он что-то невнятное бормотал про какое-то убийство, и как я понял, то ли жену у него убили, то ли дочь.

Образовалась пауза, капитан тяжело вздохнул. У него самого была дочь, и он на мгновение представил, насколько тяжело было бы пережить такую потерю, но потом быстро отогнал неприятные мысли, и сказал:

— Ладно, пойдем посмотрим, что там у него в каюте творится, аппарат все равно насильно не поднимешь.

Они добрались до каюты главного инженера, у капитана был мастер-ключ, которым они открыли дверь. Внутри был хаос, повсюду валялись какие-то распечатки и рукописи, помещение было сильно прокурено и в углу стояло множество пустых бутылок. Разбросанные листки содержали выдержки из текстов на разных непонятных языках и фотографии артефактов древних цивилизаций. На одной из стен была собрана ключевая информация этого исследования. Было ясно, что акцент сделан на каком-то странном портрете, над которым было слово, написанное иероглифами.

Портрет был выполнен в необычной палитре, в ней преобладали оранжевый, бирюзовый и синий цвета. Это было злое лицо с точкой во лбу, но как будто недорисованное, была лишь правая половина. При этом сама картинка была напечатана на какой-то сетке и составлена из одинаковых прямоугольников, а точка во лбу была обведена карандашом.

— Вот это да! Мы это и за неделю не разгребем, — произнес капитан, осмотревшись, после чего добавил, обратившись к помощнику, — Попробуй хотя бы надпись эту перевести на стене.

Помощник достал телефон, сфотографировал стену и через несколько минут тыканья пальцем в экран сказал:

— Это арамейский, слово переводится как “воскрешение”.

— Все понятно, наняли некроманта какого-то, — саркастично произнес капитан, — и он отправился на дно за глубоководными слизнями, чтоб зелье приготовить.

— Думаете, реально с ума сошел и решил, что сможет вернуть кого-то к жизни? — удивленно спросил оператор.

— Так а че тут думать, ты же сам говорил, что кто-то умер у него.

Тут капитан задумался, потом изменился в лице и добавил:

— Ладно, я глупость сказал. У человека трагедия случилась, а потом явно крыша поехала, тут не над чем смеяться, но пока что это единственная версия.

— А что насчет портрета? Как-то не понятно, к чему он тут и почему именно такой половинчатый, — спросил помощник.

— Ну может это какой-то дух загробного мира, который может помочь с воскрешением, — небрежно и немного раздраженно ответил капитан.

Ему не понравилось, что помощник критиковал его выводы, но с портретом действительно было не все однозначно.

— Так, хорошо, я возьму эту рожу и пойду подумаю еще, а вы тут покопайтесь, может что-нибудь найдете. Только не долго, детали его сумасшествия нам не очень интересны, но вдруг там есть какая-то подсказка, почему он батискаф угнал. Мы ведь можем с ним говорить, просто он не отвечает, но если у нас будет какая-то важная информация, то может и откликнется.

— Окей, — кивнул помощник.

Капитан направился обратно к зоне управления погружением. По пути он думал о картинке с лицом. Она пробуждала у него в голове какие-то ассоциации, но он все никак не мог понять какие. Дойдя до места, капитан обратился к одному из программистов:

— Эй, айтишник, ты же умеешь, наверное, такие загадки разгадывать. Посмотри-ка вот на этот рисунок. Можешь сказать, что это вообще такое может быть? Спроси там у своего ChatGPT или еще кого.

— Попробую разобраться, — неуверенно ответил тот, взяв листок.

Капитан уточнил текущую глубину, аппарат был уже почти на десяти тысячах метров. Он выругался и еще раз попытался начать диалог по голосовой связи с батискафом:

— Мухамед, ответь, ты там? Если ты меня слышишь, нужно поговорить. То, что ты сейчас делаешь — это серьезное нарушение, тебе грозит не только увольнение, но и огромный штраф, если завтрашнее погружение сорвется. Мы были у тебя в каюте, и все видели. Я не знаю точно, что ты задумал, но очевидно, что ты немного не в себе. Но это ничего, у всех бывают трудные времена, и если ты сейчас одумаешься, то мы сможем все замять. Это твой последний шанс, ответь мне.

Ответа не было, и капитан еще раз громко выругался. Через несколько минут вернулись помощник с оператором. Они выглядели весьма встревоженными.

— Ну что, детективы, раскрыли дело? — тут же обратился к ним капитан.

— Мы нашли вырезку и газеты, касающуюся, как мы поняли, смерти дочери Мухамеда, и еще полицейский рапорт по этому делу. Девчонке девятнадцать лет было. Ее похитили, избивали, насиловали различными предметами несколько дней, пока она не умерла, а потом просто выкинули труп в мусорный бак. Она была какой-то феминисткой что ли, вроде как преступление на религиозной почве, никого в итоге не нашли, — рассказал оператор.

— Вот же мрази, как же так можно. Теперь понятно, откуда твиты, — угрюмо сказал капитан, и добавил, — бедняга Мухамед.

— Еще один момент, — вклинился помощник. — Во многих записях у него там упоминается некое божество, связанное со всякими мифическими катаклизмами, наподобие великого потопа, я не все смог понять, но, по-моему, речь шла о том, чтобы как-то его разбудить. То слово на стене можно перевести еще и как “пробуждение” или “высвобождение”.

— Да, теперь больше похоже на правду. Я бы тоже после такого хотел весь мир утопить к черту, — ответил капитан.

Внезапно программист, которому было поручено разобраться с портретом, обратился к капитану:

— Есть одна зацепка, сэр.

— Да уже не нужно, мы разобрались. Мухамед решил всех затопить, видимо ищет там это чудище на дне, - перебил его капитан.

— Проблема в том, сэр, что он его нашел, — многозначительно произнес программист. — Посмотрите сюда.

Все с удивлением обратились к экрану монитора.

— Мне сразу показались знакомыми цвета, в которых выполнен портрет, — начал программист. — Это цвета, в которых обычно наша система показывает эхолокационные снимки дна, и если мы развернем такой снимок перпендикулярно нашему обзору, будто мы ровно сверху смотрим на дно, то получается, в общем... Просто обычно мы так не делаем, нам это не нужно. Но я пошел еще дальше и собрал все наши снимки за последние пару лет. Если развернуть их всех и собрать вместе, как пазл, то..., в общем..., смотрите сами. Мы просто никогда в таком масштабе и под таким углом на них не смотрели, это очень, очень странно...

На экране было то самое лицо с точкой во лбу, изображенное рельефом на площади в несколько тысяч квадратных километров, будто окаменевший титан грозно смотрел на них со дна Марианской впадины. При этом их судно находилось непосредственно над той точкой, которая была обведена на рисунке Мухамеда. В помещении образовалась мертвая тишина. Датчик глубины батискафа показал одиннадцать тысяч, аппарат был на дне, но показатели давления были как при всплытии.

…

Мухамед дернул аварийный рычаг и выбрался из кабины. Он вспомнил главное послание тех древних текстов, которое гласило, что пробуждение злого бога происходит, если цивилизация развилась до такого уровня, когда люди способны добраться до самого глубокого дна, но при этом они все еще искренне ненавидят друг друга. Идея в том, что в таком случае у человечества нет будущего, и на них должен обрушиться гнев бога.

Мухамед находился в крошечной подводной пещере, в центре которой располагалось странное устройство, напоминавшее кресло для родов. Он подошел к нему и стал рассматривать. На уровне головы располагался какой-то рычаг, который можно было крутить, а внизу была острая пила. Мухамеда трясло, но он смог собраться с духом и сел в кресло. Его ноги тут же оказались зажаты специальным механизмом, он вскрикнул. Какое-то время он сидел так с растопыренными ногами, его то и дело бросало в дрожь, а из глаз у него ручьем текли слезы.

Спустя несколько минут Мухамед начал крутить рычаг. Пила у него между ног пришла в движение, а ноги начало разводить в стороны, при этом все двигалось очень медленно. Пила постепенно подбиралась к его промежности, а связки ног начали болеть от растяжки. С первой кровью он громко закричал и начал крутить рычаг еще быстрее, но пила еле двигалась. Через минуту он орал уже не переставая, медленно разрезая и разрывая себя надвое. Мухамед умер от болевого шока через полчаса, пила остановилась у него в районе пупка.

…

“Что это там в небе?” — послышалось в пляжной толпе. Люди устремили взоры в сторону воды и начали тревожно переговариваться: “Это воздушный шар такой огромный? Это какое-то шоу? Даже линия горизонта пропала.”. Раздался первый крик, потом второй, третий, потом панику было уже не остановить. Все ринулись прочь с пляжа, как будто это могло их спасти. На них двигалась волна высотой в несколько километров в сопровождении огромной летающей головы злого бога, несущего ужас и смерть.

Ворота открылись с предательским скрипом, и священник замер в ужасе. Однако нападать с поднятыми кулаками на него никто не спешил. Митрофан опустил взгляд: у порога лежали среднего размера свертки. Священник осторожно развернул ближайший к нему – внутри нашлась краюха хлеба, другой сверток хранил горсть вареного картофеля, несколько крупных, очищенных морковок. Третий скрывал крынку молока. Митрофан раздавил яства сапогом, а горшок пинком отправил в ближайшие кусты – ловушку он почуял издалека. Хитростью, поганцы, захотели извести!

Аккуратно затворив ворота, он вернулся на импровизированное ложе в ризнице. Митрофан утолил голод несколькими ломтями вяленого мяса и разглядывал блестящую церковную утварь. Все изменилось в один день. Точнее, не просто изменилось, перевернулось с ног на голову – более точного определения Митрофан подобрать не мог.  Дьявол захватил окраину беззвучно и без борьбы. Внешне ничего не изменилось: днем крестьяне сеяли просо и пшеницу, охотились в лесу, ремонтировали старые избы, таскали воду из колодца, но с приходом сумерек деревня наполнялась криками и гомоном. Митрофан однажды застал парочку, слившуюся в объятьях прямо во дворе дома. Позже, не обращая на него внимания, мужики устроили драку из-за бабы - вмешательство в драку закончилось двумя выбитыми зубами.

Жители не причиняли ему зла, но Митрофан не мог не замечать светящиеся ненавистью взгляды и охваченные чернотой души. Кроме него в церкви служили два инока – Алексей и Трофим. Под руководством священника они переманивали крестьян на сторону бога, вели долгие беседы - местные сторонились их, неохотно вступали в разговор.

Алексей ушел в деревню за продуктами и бесследно исчез, а Трофима Митрофан два месяца назад обнаружил лежащим ничком в грязи и облепленного мухами. Несчастный выпучил глаза, голову запрокинул под странным углом. Оставшееся до ночи время Митрофан огромными усилиями волочил на себе тело инока до церковного кладбища, а все следующее утро посвятил его погребению. В том, что произошло, сомнений у Митрофана не было, вместе с этим, желание появляться в деревне, тем более, с изобличительными проповедями, окончательно угасло. Смерть братьев сломила его - один против трех сотен грешников. Митрофан боялся признаться себе, что данное ему свыше испытание, он провалил в начале – зло настолько глубоко пустило корни в сознание людей, что поменять ничего было нельзя. Позволить себе с позором бежать в столицу за помощью он не мог, но и продолжать борьбу со злом в одиночку не было возможности.

Две недели назад грешники пришли за ним: ломились в ворота, топали ногами, кричали оскорбления, заглядывали в окна, побили незаконченный витраж, но святые стены выдержали напор. Один пытался пролезть через разбитое окно, но Митрофан с такой силой приложил колуном ему по башке, что нападавший с визгом вернулся обратно, оставив на память потеки крови на стене. Тогда нападавшие ушли, ничего не добившись, но никто не гарантировал, что они не вернутся, тщательней подготовившись к штурму. С этими мыслями Митрофан перевернулся на бок и провалился в беспокойный сон.

***

Весна в этом году выдалась холодной. Ледяной ветер теребил молодые пшеничные всходы, земля промерзла, и жители Мантурово всерьез боялись неурожая. Это утро выдалось особенно морозным. Митрофана потряхивало от холода. Пальцы рук заледенели, и он спрятал их в карманы.

Церковь располагалась рядом с заброшенным трактом. По задумке архитектора таким образом сюда могла стекаться паства из ближайших деревень, однако еще лет сто назад поселения захирели и умерли, а дорога поросла кустами, потому выбраться незамеченным к границе Мантурово священнику не составило труда. Во рту остался горький привкус от диких ягод, разжегших и без того жуткий голод. Отсутствие пищи Митрофан терпел последние пять дней, выбраться за пределы церкви его заставил упадок сил – еще пару дней, и он бы еле волочил ноги.  В кармане у него бряцала горсть монет, и он надеялся, что сможет купить еды. Митрофан пригладил нечёсаную бороду и пошел вниз по тропинке, ведущей к большому и крепкому дому бортника. Священник предполагал, что хозяин отправился в лес, за медом. Во дворе его встретила крупная, статная женщина с полными руками. Настороженность в ее позе не укрылась от Митрофана.

- Батюшка! Что с вами случилось? – удивление ее явно было показным: женщина знала, что произошло на самом деле. Митрофан нацепил на лицо маску благодушия.

- Ничего особенного! Наталья, –  соврал он, – поесть вот захотелось! Не будешь ли ты против…?

Наталья всплеснула руками и пригласила его в дом. Священник потоптался на месте.

- Егор не дома? – встречаться с дюжим, с версту ростом бортником у священника не было никакого желания. Чего он боялся, Митрофан сам не понимал, однако интуиция подсказывала, что ничего хорошего эта встреча не принесет.

- Со старшим пошел в лес до вечера.

В избе пахло медом и пряными травами, было светло и просторно. До Митрофанова носа долетел приятный запах из печи, и рот наполнился слюной. Он уселся на колченогий стул в углу, откуда проглядывались все манипуляции женщины. Священник видел, что душу Натальи обволокла сеть из черных нитей – ни проблеска света, темнее черного. Усилием воли он подавлял гнездившийся в груди страх. Наталья болтала без конца о всякой ерунде и не выказывала беспокойства.

- Прошу к столу! – с этими словами женщина водрузила на стол большой пирог с румяной корочкой. Наскоро поблагодарив всевышнего за трапезу, Митрофан отрезал себе приличный кусок и отправил в рот. Горячее тесто обжигало язык, но священник усердно работал челюстями.

- А почему вы закрыли церковь? –  вдруг спросила Наталья. Священник проглотил последний кусок пирога, вытер губы тыльной стороной ладони.

“Сама будто не знаешь?” – зло подумал Митрофан. Он помялся несколько секунд, подбирая нужные слова.

— Это временно. Нужно закончить ремонт внутри.

- Понятно.

Митрофан собирался еще что-то добавить, но в низу живота закололо. Жгучая боль переместилась к желудку, в глотке появился едкий привкус, кровь прильнула к лицу. Священник часто задышал, схватился руками за брюхо.

- Когда ты подсыпала яд? – закричал он. Митрофан следил за каждым движением хозяйки, возможности подсыпать в пирог отраву у нее не было. Наталья непонимающе хлопала глазами, щеки у нее побледнели, зрачки в зеленых глазах сузились, рот задрожал. Женщина приросла к стулу, не в силах пошевелиться.

Умирать так легко Митрофан не собирался: широко раскрыв пасть, он с силой запихнул внутрь короткие и толстые пальцы. Рвотные позывы не заставили себя долго ждать – он изверг на чистый пол тугую желтую струю - дыхание сразу освободилось. Наталья с визгом ринулась к двери за печью, но священник сцапал ее за ногу – женщина грохнулась мешком на пол.

- Куда? – прорычал Митрофан. Наталья задергала конечностью в попытке освободиться и саданула подошвой ботинка священника по лбу. Митрофан потерял самообладание; вместе с приливом злобы, тело наполнилось силой. Он вскочил на ноги и подтянул Наталью к себе. Пинал он хозяйку хаотично, выплескивая накопившиеся за месяцы страх и ненависть. Войдя в раж, остановиться он не мог и вкладывал в каждый удар как можно больше сил.

- Мама? - с засунутым в рот большим пальцем появился откуда-то мальчик лет двух с половиной. Ребенок взирал из проема двери на представшую перед ним картину. Стоял он, пошатываясь, видно, недавно научился ходить. Наталья, приподняв голову, зашевелила разбитыми губами и ослабевшими пальцами схватила за штанину священника. Сила, переполнявшая тело Митрофана секундой ранее, покинула его вместе с затмившей разум красной пеленой. Ему показалось странным, что баба метнулась не к выходу, а в глубь избы. Теперь все встало на места: спасала ребенка. Митрофана охватило желание извиниться, но слишком свежа была в памяти попытка отравления.  Избу он покинул молча. Улица встретила его осуждающим порывом ветра, ударившим в лицо и неодобрительными прикосновениями холодных солнечных лучей.

***

Митрофан понял, что в душе его что-то перевернулось, когда он влетел в свое убежище. Церковь изменилась: дарующий безопасность дом стал вдруг чужим. Облепивший стены мрак загустел и поплотнел; свечной свет, напротив, потускнел. Священник остановился у иконы. Большая, в человеческий рост, она была очень старой, не сказать, древней. Митрофан затруднялся ответить, что за святого изобразили она ней, не исключено что имя старца не сохранилось в церковных записях – священнику доводилось слышать пару раз о таких казусах.

Ее обнаружили при восстановлении церкви несколько лет назад, замурованной в стенной нише. Митрофан долго негодовал: кто мог совершить такое кощунство? Несмотря на проведенные в сырой нише годы, икона сохранилась почти идеально: потрескалась рама от времени и заметно поблекли краски, в остальном более серьезных проблем не нашлось. Священник расценил это как чудо; икона вмиг стала главным церковным сокровищем. Местный староста, узнав о находке, примчался с покрасневшим лицом и долго надоедал Митрофану россказнями про плохое место, странные смерти в далеком прошлом – типичные для глухих деревень бредни и басни. Вроде бы лет пятьдесят назад несколько прихожан – два монаха в их числе - сошли с ума и вырезали три семьи. Потом всем скопом бежали в лес. Озлобленные жители порыскали в окрестностях, но не нашли и следа беглецов. Тогдашний священник после этого случая своими руками забил досками вход в церковь со всем скарбом и покинул селение, обещая скоро вернуться, но триумфального возращения так и не случилось.

На сей раз святой смотрел на него без улыбки - наоборот, губы его тронула злая усмешка, а взгляд ожесточился и похолодел. Решив, что ему показалось, Митрофан прильнул лбом к иконе и зашептал молитву, прося прощения у всевышнего. Ответом послужили тихие смешки за спиной священника. Митрофан обернулся: никого, церковь пуста. Проникнуть внутрь не могла и мышь – все входы он сам плотно затворил и укрепил. Митрофан перекрестился и вернулся к иконе. В глаза ему бросилось, что в изображении святого проявилось что-то неправильное. Он приблизил горящую свечу к иконе, пригляделся и заметил не характерные для икон детали. Это не могло быть случайностью или ошибками безымянного иконописца - внесенные в рисунок элементы были мелкими, но продуманными. Незаметные на первый взгляд, эти мелочи меняли всю картину: на блаженное лицо налегла тень, а поза вскрыла хищническую суть. В недоумении Митрофан отступил назад. Тело обдало жаром, по спине покатились градины пота. Кто-то снова захихикал - на этот раз хихиканье приобрело ядовитый характер.

Краем глаза Митрофан уловил движение на кафедре. У стойки с Библией возникла неясная фигура, густые тени скрывали лицо незнакомца, различались в сумраке разве покатые плечи и сутулая спина. Силуэт незнакомца очень сильно напоминал плотную фигуру самого Митрофана. На секунду ему показалось что в нескольких метрах от него бредет его точная копия, настолько похожи были их походки. Священник помотал головой: это было немыслимо, материальный мир отрицает подобные явления! Но раз тени на кафедре не существует, то откуда взялись одержимые крестьяне?! Они вполне себе состояли из плоти и крови.

Митрофан сглотнул горькую слюну, ощутив смятение: злые силы захватили последний бастион света – он остался беззащитен! Его душу пронзила опустошающая волна страха. Ощущение безопасности кануло в лету, Митрофан кожей чувствовал пропитавшую церковные стены враждебность. Священнослужитель замер, полулежа на полу и глядел на происходящее на кафедре. Между тем его двойник окинул взглядом зал и поднял руки ладонями вперед и заговорил:

- Библия гласит: Бог создал человека по своему образу и подобию. Так не следует из этого что каждый человек и есть божество? А раз он – бог, то зачем слушать Всевышнего? Не значит ли это что каждый волен действовать как считает нужным, избегая советов святых старцев? Жизнь не делится на черное и белое, она состоит из множества цветов и их оттенков – Библия не сможет помочь в большинстве таких случаев, ибо невозможно вместить всю мудрость мира в одну книгу.

Двойник опустил тяжелую ладонь на фолиант, вырвал страницу, смял ее и бросил – листок упал к ногам Митрофана, священник в ужасе отправил его пинком в угол.

- Это всего лишь бумага. Глупцы верят, что писали ее святые под присмотром ангелов, под их прямым руководством. Хорошо, пусть будет так, но отсюда следует вопрос: не были ли безумны эти люди? Или не были столь наивны и слабовольны, что переняли чужие мысли и перенесли их на бумагу? Вам не кажется - многовато вопросов? Не раскрывают ли они что Библия противоречит сама себе! – в последней фразе отсутствовали вопросительные интонации, это было утверждение – полное и четкое.

Двойник продолжал свою речь, не обращая внимания что хлипкие деревянные ворота задрожали под мощными ударами. Мужской голос прокричал имя священника, ему вторил второй голос, моложе. Митрофан не сразу обратил внимание на крики - все его мысли занимало происходящее. Больше всего сейчас ему хотелось заскулить и спрятаться под скамейкой как паршивому псу.

- Беги, быстрее беги! – хохотнули рядом. Страх придал сил, и священник стрелой полетел к ризнице, а оттуда в небольшое подсобное помещение - к ведущей наружу двери в углу. Едва он успел распахнуть дверь, и сделать пару шагов, как в ухо ему проревели:

- Так вот ты где?!

Митрофан успел разглядеть красное от злобы небритое лицо Егора. Через секунду висок его разорвало от боли, и священник кубарем полетел на землю. Бортник добавил мощный пинок под ребра. Митрофан сжался, обхватив себя за плечи, подтянув ноги к груди и, всхлипывая, принимал новые и новые удары.

- Что тебе сделала моя жена? – Оставив, наконец, Митрофана в покое, Егор кивнул подбежавшему чернявому парню лет семнадцати с веревками:

- Вяжи его, сынок.

***

- Тпру! Тише мальчик, тише! – разгоряченный длинной пробежкой жеребец остановился далеко не сразу. Всхрапнул, бросил недовольный взгляд на хозяина и перевел внимание на торчащий из земли клочок травы. Николай Павлович бросил вожжи и молодецки спрыгнул с кибитки. Недовольно поглядел на бегущего к нему по дороге усатого бурмистра. Вместо обеда в кругу семьи, пришлось добираться сюда, за несколько верст от дома, к тому же дело шло к вечеру и холодало.

- Быстрее, Петька, что тут у вас опять приключилось? – Николай Павлович прожег управляющего взглядом. Бурмистр почтительно снял шапку и откашлялся.

- Ваше благородие, со священником незадача. Пропал он.

- Что он сделал?! – Николай Павлович в этот момент понял весь смысл выражения “потерять дар речи”. Петька помял шапку в руках, набираясь храбрости.

- Помните, давно мы вам говорили: не надо восстанавливать ту старую церковь в лесу. Место плохое, гиблое, негоже ворошить прошлое.

- Тысячу раз слышал я от вас эти басни! – помрачнел Николай Павлович. Время показало, что доля истины в крестьянских россказнях имелась. Сколько бед натерпелся он со строительством - вспомнить страшно. Вспоминать сумму вложенных средств тоже не хотелось.

– Так что со священником?

- Церковь и его, и послушников с ума свела, – Петька говорил, не смотря помещику в глаза. – Наши не хотели туда ходить молиться - силком таскал, но священник на проповедях говорил странные вещи, орал, требовал грехи замаливать. Народец у нас пугливый, после того их и силой в церковь никого не загнать стало. Так священник с монахами стали сами ходить к нам в деревню. Прижимали мужиков, баб, детей – всех подряд! - по одному в угол и рассказывали, как жить надо по правильному. Наши, понятное дело, бегали от них.

Месяца два назад один монах в деревню прибежал: глаза выпученные, орет, в грязи валяется - так до ночи пробегал. Пастухи его видели, говорят, в лес убежал – больше нигде не появлялся. Второй монах тоже скоро исчез, и батюшка после этого совсем с глузду съехал: заперся в церкви и носу не казывал. Собрал я мужиков, проверить, не помер ли он в одиночестве? Подходим к церкви, а она закрыта. Попробовали мы через окна пролезть, и тут оказалось, что батюшка очень даже живой: пена изо рта идет, камнями кидается, не дает внутрь пролезть. Ну, велел я нашим оставить его в покое, приносить ему только жратвы понемногу, чтобы не подох от голода.

- Неужто на этом не закончилось? – спросил Николай Павлович тихо. Бурмистр покачал головой.

- Жену бортника нашего, Егора, батюшка прибил. Померла только что… Егор с сыном вчера его поймали, руки-ноги связали и в деревню привезли, для суда. Заперли в избе, охрану приставили. Батюшка долго гомонил, кричал, что бога нет. Затих к утру. Понесли ему жрать, видим: пусто, исчез куда-то…  – пожал плечами Петька. – Проверили следы поблизости – ничего. Только три отпечатка сапог свежих нашли у леса.

-  Дела творятся… - протянул Николай Павлович. Более странной истории ему слышать не доводилось. Он посмотрел на закатное солнце, потом перевел взгляд на помощника. – Вели приготовить комнату. Утром пойдем смотреть церковь.

***

Церковный купол показался сразу же как они вышли на тракт. Кибитку Николай Павлович оставил в деревне и пересел на Буцефала. Петька следовал за ним на старой кляче непонятной коричневой масти. При виде церкви лицо помощника приобрело землисто-серый оттенок, плечи его поникли. Ворота храма были приоткрыты. Первым внутрь вступил Николай Павлович. Обычно при посещении церквей в его душе зрели печально-торжественные чувства, но в этот момент его посетило одно уныние - сказались безлюдность с пустотой, да повисший в воздухе запах гнильцы. Петька шел рядом, втянув голову в плечи.

- Сожгите, барин, к чертям все тут! Построим новую церковь. Соберем с народу по копеечке, авось и хватит на новый храм. – затянул старую песню Петька. Взгляд Николая Павловича приковала большая икона: святой с теплом смотрел на помещика. Николай Павлович впервые за последние лет пятнадцать ощутил настоящее умиротворение.

- Пожалуй, ты прав. Прикажи перевезти все ценные вещи отсюда, – причмокнул он с задумчивым видом, и кивнул на икону:

– А первым делом, пускай заберут вот эту красоту. В новом храме она будет весьма к месту.

Сон в зимнюю ночь часть - 22

Ах, театр, театр. Сколько таится внутри тебя чудес и загадок. Ты один воплощаешь в себе миллионы миров и образов. Обитель муз и прибежище дьявола. Внутри тебя сам Мефистофель не стеснялся петь про металл, что уж там говорить про небожителей, не считающих грехом драться за места в партере. Но то — театр. В Доме культуры не было своего театра, зато имелось два актовых зала. Один большой, куда время от времени приезжали гастролирующие артисты, а другой - маленький, используемый для просмотра художественных фильмов.

Кипятков и Макаров прибежали в ДК сразу после уроков, а следом за ними прибежали и девочки.

— Мы тоже хотим в спектакль! — заявила Полина. Денис улыбнулся, машинально пропуская вперёд двух красавиц. Полина пришла на прослушивание в белом платье, а Марина в зелёном. Девочки оказались намного предусмотрительнее мальчиков, заявившихся в школьной форме. Вон и обувь сменную приготовили. Туфельки. Какие молодцы. Валера же, который к моменту их прихода уже успел поругаться в гардеробщицей, высказался насчёт её актёрских способностей весьма критически и даже намекнул, что среди девочек иногда встречаются редкие зазнайки. Однако старосту это не остановило и она даже умудрилась прорваться на прослушивание вперёд него.

— Я верю, что ей достанется роль Герды, — прошептала Марина, которую мальчикам тоже пришлось пропустить вперёд.

— А я верю в дерево. Бревно -это же тоже дерево? — ехидно предположил Кипятков.

— Ты такой не романтичный волшебник, — вздохнула Марина, прислушиваясь к голосам за дверью, где шло прослушивание.

— А зато вы, я смотрю, подготовились. И форму-то они на платья сменили, и сережки в ухи повтыкали, а помада-то, помада… Да ты глянь на них, Деня? Это нечестно. Давай я тебе тоже губы напомажу? Вдруг кому из жюри зайдет? — издевался заскучавший Валера.

— Я чуточку, — надулась Марина. — Я думала, тебе понравится.

— Это он от зависти, — пожалел её Денис. — Щас вот, погоди, его самого комиссия раскритикует. Вот увидишь.

— Чой-то? — удивился Валера. — Я среди вас единственный, кто играл в театре.

— Это, когда ты торт украл у артистов и потом бегал от разъярённой толпы? Да, а ещё кричал, что "Кушать подано" - это рекомендация, а не слова из пьесы? — припомнил Денис.

— Пьеса “Слуга двух господ”? А откуда там торт? Не припомню, чтобы там сладости присутствовали, — прошептала Марина.

— Вот! И я про тоже! Не было там торта! Просто режиссер - дебил, захотел его добавить, а я всех спас. Впрочем, как и всегда, — оживился Валера.

— Ты сорвал спектакль, — напомнил Денис.

— Я защитил традиции!

— Врешь! Ты поспорил с осветителями, с которыми пил, что закусишь реквизитом. Они думали, что ты сломаешь зубы о фрукты из папье маше, а ты заколдовал режиссёра, внёс изменения в сценарий, а затем прилюдно этот же спектакль и сорвал. Слушай, а зачем такие сложности? Не проще было промыть мозги осветителям? Зачем эта показуха?

— Мне было скучно жить, — пробормотал Кипятков и понурился.

Марина было хотела ему что-то сказать, кажется что-то ободряющее, но тут дверь открылась. Вышла строгая женщина в очках и пригласила её на прослушивание. Валера и Денис остались одни. Впрочем, ненадолго. От скуки они затеяли игру в камень-ножницы-бумага-ящерица-спок, но тут какой-то визгливый голос потребовал, чтобы они немедленно освободили дорогу.

— Я - на прослушивание! — сообщила им расфуфыренная и накрашенная особа женского пола. — Что непонятного?

Валера, который ещё недавно упрекавший Марину в махинациях с косметикой, настороженно уставился на появившуюся перед ними кудрявую блондинку, оценил блёстки на её бальном платье, принюхался к Красной Москве и честно спросил, а откуда такого крокодила выпустили?

— Что? Кто крокодил? Я? Слышь, ты? Чмо оранжевое? Я - Дина! Я приехала из области, чтобы играть Герду! — немедленно возмутилась девочка. — А ну свалил с дороги, пока по яйцам не получил!

Великий вождь, буквально изнывавший от скуки, мысленно возблагодарил шамана, пославшего ему такую яркую жертву, и немедленно приступил к расправе. Девочке указали на её место и сообщили, что она крайняя в очереди, а то, что у неё на харе нарисовано, так это лучше смыть, а то комиссия испугается. А если она вздумает угрожать ему яйцами, то он с удовольствием накормит её капустой. Ты поняла — овца кудрявая? Или тебе на родном языке? А ну, бе-бе-бе в очередь!

— Да я с таким быдлом на одном поле срать не сяду! — взбесилась девочка — Ну, погодите у меня, хулиганы, щас я вам!

И куда-то ушла.

— Ну, замашки у неё, точно…Будто бы у опытной артистки, — глядя ей вслед, подтвердил Денис.

— Иногда я жалею, что мы без своих способностей. Как же я не люблю, когда всякие хамы лезут без очереди, — проворчал Валера. — Проклял бы её взрывным поносом, да и дело с концом. А сейчас она вернётся под ручку с уважаемой тётей или дядей, и они будут нас стыдить. А за что? За то, что мы соблюдаем очередь?

— Всё, как у нас. Соблюдаем законы, а нас за это наказывают и сажают в тюрьму, — согласился Макаров.

— Но ведь мы были готовы к такой ситуации? — невинным голосом продолжал Валера.

— Безусловно. Группа поддержки собрана на площади и готова вмешаться в любой момент.

— Прекрасно. Деня, маякни нашим. Нам нужна толпа. Человек сорок - желающих. Победим уважаемую тётю массовой истерикой. Устроим стихийный бунт.

Дело в том, что друзья заранее, не желая тратить понапрасну своё драгоценное время, подговорили школьников из летучих отрядов посодействовать их авантюре. Таланты - там, не таланты — какая разница? Главное же, легализоваться в ДК и приступить к поискам драгоценной куклы. И вот, сейчас, на площади собралось, наверное, человек пятьдесят. Они делали вид, что играют, а некоторые действительно играли, кто в снежки, а кто в догонялки. Этакая группа поддержки. Но при этом все ждали условного знака. И вот сейчас Денис подал им знак.

Школьники валом повалили в ДК. Они оккупировали гардероб, они толкались в буфете. Они наследили во всех коридорах первого этажа и довели до икоты уборщицу, а ведь она только-только закончила мыть полы. Дом культуры наполнился детским смехом и криками. Самые дисциплинированные выстроилась за великим вождём и на все лады изображали из себя таланты. В их задачу входило никого не пускать вперёд батьки и, если потребуется, затеять свалку.

Суровая женщина в очках выходила несколько раз и требовала вести себя потише.

— Ага, щас. Тут все — таланты! Этот вот на барабанах умеет, а этот на нервах. Пустите тётенька скорее, я тихо просто не умею — хихикал рыжий интриган и заводила в ожидании своей очереди.

Когда наглая Дина появилась снова, в сопровождении аж самого директора Дома культуры, перед дверью их поджидала засада. Все шумели, толкались и, как могли, создавали ощущение суеты и праздника. И пока блатные тщетно пытались прорваться за кордон, на прослушивание благополучно просочились два пионера.

Прослушивание проходило в малом зале. Комиссия принимала за столом в полумраке, а позади них, на креслах, сидели кандидаты на ту или иную выбранную роль. Валера сразу заметил Марину с Полиной. Они обе сидели довольные и перешёптывались между собой. Получила всё-таки свою роль Герды? Кай! Кай! Как бы не пришлось тебе каяться. Кроме них, на креслах сидели ещё четверо ребятишек. Трое мальчиков и одна девочка. Все примерно одного возраста, хотя, вроде бы, это были четвероклашки. Великий вождь не припомнил среди них своих, да и они не кивнули ему при появлении. Значит, либо не узнали, либо это ученики младших классов, участвовавшие в антистрашильной движухе.

Приёмная комиссия в лице двух женщин и одного тощего пожилого мужчины, которые даже не представились, рассказали, что для спектакля им нужны мальчики для эпизодических ролей. Например, разбойники. Хотите быть разбойниками? А ещё есть олень.

— Хочу главную роль. Сыграю Снежную королеву, а оленя пусть другие играют, — предложил Кипятков.

Мужчина и женщины переглянулись и засмеялись, после чего объяснили глупому рыжему мальчику, что роль королевы - женская - это раз, а во-вторых - это роль для взрослых. Точно так же, как и роль бабушки. Вы вообще сказку читали? Ганс Христиан Андерсен? Хмм?

— А в театре Кабуки, все роли играют мужики и ничего страшного, — парировал глупый мальчик. — А в эпоху Шекспира, между прочим…

— Ну, мы с вами и не при Шекспире живём, — кашлянув, перебил его пожилой мужчина. — Давайте не будем отнимать друг у друга драгоценное время и проверим ваш слух. Прочитайте с выражением стихотворение или басню. Что вы выучили?

— Стишок о зверятах подойдёт?

— Сделайте такую милость. Только посерьёзнее, пожалуйста. С выражением, без запинки. Представьте, что вы на сцене, мы - это зрители.

Валера знаком велел товарищу отойти в сторону, встал перед столом и с выражением принялся декламировать:

Медведь с поросёнком

За мёдом идут.

О жизни и смерти беседу ведут.

Раскатами грома по лесу летит -

Тяжёлая поступь свинячьих копыт.

Любимый цвет и любимый размер,

Снаружи свинья, а внутри - Люцифер!

Лица у членов комиссии начали потихоньку вытягиваться.

Коварные речи, а в лапах ружьё,

Вселенское зло забирает своё.

С рассветом Мишутка отправится в бой-

За мёд он заплатит бессмертной душой… — как ни в чём не бывало продолжал рыжий бесстыдник.

— Так, хватит! Давайте другое стихотворение! — потребовал пожилой мужчина.

— А какое вам надо? Про войну хотите? — уточнил Валера.

— Сделайте такое одолжение, — оглядываясь по сторонам, попросил мужчина.

— Небоскрёбы, небоскрёбы, стены, лифты, этажи! Расскажу я вам ребята про восстание машин! — заголосил Валера.

— Так…Погодите…Это Твардовский?

— Чу! Сверкнуло в синем небе, ветер дунул от реки. Терминатор? Терминатор - зашептались мужики, — закивал рыжий нахал.

— Отставить! Давайте уж лучше басню, — попросил пожилой мужчина и повернулся к соседкам. — Уж с ней-то, он не налажает, верно товарищи?

Валерий Васильевич очень внимательно посмотрел на дяденьку.

“Шалишь, старый хрыч? — подумал он. — Решил, значит, меня на басне подловить - капельдудка позорная? Ну хорошо, плесень интеллигентная, я тебе покажу, как разбрасываться профессионалами. Я, можно сказать, перед ним тут душу выкладываю, а он выкобенивается. Ну, щас я тебе басенку-то сотворю!”

Загвоздка была только в одном: он не помнил наизусть ни одной басни, но настоящий профессионал никогда не заморачивался по таким пустякам. Надо басню — будет басня. Сейчас придумаю. Вы у меня тут, костьми ляжете…

— Слон и зопа! — громко объявил он и, не дожидаясь реакции со стороны слушателей, включил режим поэта - берсерка:

Во всём лесу пропала,

Вот досада!

Вся импортная, туалетная бумага

И суслик и олень, должны теперь терпеть.

Ведь больше нечем жопу подтереть

Да что там зверь!

Сам лев-отец страдает

И лопухами жопу вытирает!

И вот, однажды, сидючи в кустах,

Он видит чудо —

Белоснежный зайка,

Пушистый весь такой,

И с виду не зазнайка.

Не долго думая, лев вытер зайкой жопу...

Краем глаза он наблюдал за реакцией слушателей. Староста и Воронина рыдали от смеха, где-то справа в три погибели согнулся Денис - он уже не смеялся, а просто икал: так ему было больно. Ухохатывались ученики младших классов. Смеялись все, кроме взрослых. Как, впрочем, он и задумывал.

— Чего??? — начали привставать с мест, покрасневшие от стыда, члены комиссии.

— Ну, выполнил для льва он грязную работу, — объяснил рыжий. — Но я согласен с вами: заяц оскорблен! Бежит он в суд, к слону и просит снисхождения. От царской жопы ищет избавления…

— Прекратите! Это хулиганство какое-то. Немедленно покиньте помещение! - потребовала строгая женщина в очках и обратилась к пожилому мужчине — Иван Иванович, выведите его за ухо!

— Но это же басня. Вы сами хотели! — разыгрывая оскорблённую невинность, возопил Кипятков.

— Мы хотели приличную. Крылова. Мартышку и очки, Слон и моська, Стрекоза и муравей, - вас что, ничему в школе не учат? — страстно заговорила, ломая руки, вторая женщина.

— Так они старые, а я вам новую, про импортозамещение. У меня там интересно. В продолжении вы узнаете, что лев назначил зайца министром гигиены. Ему орден дадут - Шоколадного зайца. А вообще, вы ко мне придираетесь. Дайте мне роль, в чём претензии?

Вместо роли, рыжего нахала с трудом вытолкали в коридор, где он с большим удовольствием толкнул пламенную речь о травле, поэтах и о продажных прихлебателях в приёмной комиссии. Вместо него в зал прорвались товарищ директор и помятая девочка - актриса.

— Здравствуйте коллеги. Всего вам самого… этого. Познакомьтесь, Иван Иванович, это юное дарование Дина Петрова, я вам про неё рассказывала. Она согласна сыграть Герду.

Кудрявая тут же сделала книксен и предложила басню "Стрекоза и муравей".

— Фух, это по-нашему! — принялся обмахиваться тетрадкой пожилой мужчина. — Знаете, товарищи? Мне приятно работать с проверенными кадрами.

И обратился к кудрявой.

— Не надо Диночка басни. Мы верим вам с первого взгляда. Садитесь на кресла, выбирайте себе любое. Ну что же, значит, Герда у нас имеется.

Комиссия снова начала совещаться.

Директорша Дома культуры, убедившись, что с её протеже всё в порядке, тут же ушла в коридор ругаться с Кипятковым и его бандой, а из тени осторожно выступил Денис и постарался привлечь к себе внимание робким покашливанием.

Иван Иванович покосился на него и тут же вспомнил о Кипяткове.

— Твой товарищ, вообще-то вышел, — на всякий случай сообщил он.

— Я не с ним, — тут же ответил Денис. — У меня все стихи согласно школьной программы.

— Только не басню, — поспешно попросила строгая женщина в очках.

— "Утопленник". Александр Сергеевич Пушкин, — гробовым голосом объявил Денис.

Члены комиссии побледнели.

За дверью, приложив ухо к замочной скважине, Валера аж подпрыгивал от зависти. Так их! Бей! Рази! Мочи козлов! Пушкина они испугались! Вам Дениску надо бояться! Радуйтесь, что он не в себе! Радуйтесь своему счастью!

А из-за двери раздавалось мёртвым безжизненным голосом.

Безобразно труп ужасный

Посинел и весь распух

Горемыка ли несчастный

Погубил свой грешный дух,

Рыболов ли взят волнами

Али хмельный молодец,

Аль ограбленный ворами

Недогадливый купец?

— Хвааатит!!! Пожалуйста! Верю! Верю! — взмолился Иван Иванович. Денис замолчал и церемонно поклонился.

— А знаете, в мальчике что-то есть, — подумав, заметил пожилой мужчина обращаясь к соседкам. — Этакая игра света и тени…Нечто музыкальное и дикое, а ещё обратите внимание, как он смотрит — Кай! Настоящий бесчувственный Кай, сердце которого должна растопить наша..хм…заслуженная Герда. Диночка, как вам компаньон?

Денис так посмотрел на кудрявую девочку, что та аж вздрогнула, а потом неожиданно заявила:

— Я передумала! Я хочу сыграть Снежную королеву.

— Диночка, но позвольте, это же взрослая роль, — попытался мягко возразить Иван Иванович. — А кроме того, у нас нет подходящего костюма.

— Я так сказала, — обиженно надулась кудрявая.

— Погодите, Иван Иванович, а может действительно, пусть попробует? Тем более, что у нас есть Полиночка. Думаю она постарается и из неё получится замечательная Герда, — принялась убеждать пожилого мужчину женщина в очках.

— Какой позор. Герда, Герда, словно псину какую обсуждают… — хихикнул подслушивающий Валера и принялся выбивать дверь плечом.

— Откройте! Я талант! Я лучше всех сыграю Снежную королеву! Требую меня впустить и прослушать!

— Ой, батюшки! Опять он! — всполошились женщины и пожилому мужчине пришлось самому идти разбираться с надоедливым негодником.

— Молодой человек, немедленно покиньте здание или я вынужден буду вызвать милицию! — на полном серьёзе пригрозил он, но, заметив за спиной рыжего целую орду школьников, немного растерялся и сбавил тон. — Так, кто ещё на прослушивание?

— Это со мной. Мои фанаты, — небрежным тоном ответил рыжий. — Я всё понимаю, Иван Иванович, не хотите давать мне роль - ваше право. Вы скованы рамками жанра и всё такое, а настоящий талант презирает любые рамки и стремится преодолеть их. Так вот, я к вам по другому вопросу. Выслушаете? Потому как, если захлопните сейчас дверь, я испорчу вам вашу снежную сказку. Мне терять нечего.

— Ну и что ты хочешь? — грубоватым тоном спросил пожилой человек.

— У вас, помимо спектакля, запланировано много конкурсов и представлений на все новогодние праздники. Я бы хотел участвовать в них, как фокусник, — скромно потупясь сообщил рыжий мальчишка.

— Фокусы? — не поверил своим ушам Иван Иванович. — Ну, допустим. А где позвольте спросить ваш реквизит?

— Будет.

— А шляпа, голуби, в каком жанре вы собираетесь выступать?

— В любом. У меня и псевдоним имеется. Валериан Бульбулькин. Слышали?

Иван Иванович непроизвольно хрюкнул.

— Значит, услышите, — зловещим тоном пообещал Кипятков.

— Это сильное заявление, — на мгновение пожилой мужчина задумался, а затем сказал. — Если вы сможете меня удивить, то… Приходите завтра…

— Отлично! — Валера бесцеремонно протянул ему руку. — Прямо сейчас и удивлю. Пройдёмте в зал. Я не отниму у вас много времени.

Иван Иванович, привыкший всюду давить своим авторитетом, так и не понял, как этому рыжему наглецу удалось снова завладеть всеобщим вниманием и как так получилось, что он, человек принципов, дал себя уговорить посмотреть пробное выступление начинающего фокусника и в кавычках таланта. В жирных таких кавычках. А фокусник утащил со стола стакан и у всех на глазах затолкал в него юбилейный рубль через донышко. Потом вернул стакан и тоже самое проделал с графином полным воды и попросил присутствующих членов комиссии попытаться достать оттуда монету. Разумеется у них не получилось, а он достал. Затем он выложил на стол три юбилейных рубля и попросил каждого из сидевших за столом накрыть свою монету ладонью и, когда они это сделали, Кипятков показал им ещё две монеты. Одна в левой руке, а другая в правой. Зрители начали потихоньку аплодировать. Кипятков знаком попросил тишины и демонстративно пустил свои монеты гулять по пальцам. Вот их две, вот четыре, а вот уже целый вихрь из монет гуляет у него между пальцами.

— Открывайте! — приказал он и, когда члены комиссии убрали ладони, то никаких монет на столе не было.

— Я называю этот фокус “Взятка без палева”, — заявил фокусник.

— А вам не кажется, что всё это как-то мелко? Вам придётся выступать в большом зале, многие просто не увидят ваших фокусов, — с сомнением в голосе произнёс Иван Иванович. — Нет, фокусы шикарные, я не спорю и я безумно рад, что у вас действительно есть талант, но положа руку на сердце… Молодой человек…Я боюсь, вас просто не оценят…

— Хотите массового эффекта? — перебил его рыжий мальчишка. — Валериан Бульбулькин к вашим услугам. Смотрите и трепещите!

С этими словами он достал из карману курточки самодельную бомбу и бросил её на пол прямо перед столом. Раздался громкий хлопок и яркая вспышка. Закричали от страха дети и женщины.

— Караул! Пожар! Милиция! Я так и знала, что он что-нибудь выкинет! Так и знала! Воды! Звоните 01 — срочно! Мы все сгорим! Убийцааа!

— Без паники, — послышался голос фокусника. — Я применил безобидный спецэффект. Сейчас дым рассеется…

Но кто-то не выдержал и побежал открывать все двери.

— Ну знаете…Это уже ни в какие ворота! Я немедленно вызываю милицию, пусть с ним в детской комнате разбираются! — возмущался Иван Иванович, выбираясь из-под стола.

— Не согласен. Это был фокус. Я вам его только что показал. Требую аплодисментов, — фокусник стоял как раз напротив и в руках у него был полиэтиленовый пакет.

— Да в чём фокус-то?!! — взвыл пожилой человек. — Я, знаешь, сколько всяких фокусников видел!

Рыжий мальчишка присел перед ним на корточки и приоткрыл пакет.

— В этом пакете ваша обувь. Туфли, сапоги, а с вас, Иван Иванович, я даже носки успел снять. Всё по Станиславскому или вы собственным ногам уже боитесь поверить?

Традиционная поддержка авторов с оригинальным материалом

@MamaLada - скоровские истории. У неё телеграмм. Заходите в телеграмм.

@sairuscool - Писатель фентези. И учредитель литературного конкурса.

@MorGott - Не проходите мимо, такого вы больше нигде не прочитаете.

@AnchelChe - И тысячи слов не хватит чтобы описать тяжёлый труд больничного клоуна

@Mefodii - почасовые новости и не только.

@bobr22 - морские рассказы

@kotofeichkotofej - переводы комиксов без отсебятины и с сохранением авторского стиля

@PyirnPG - оружейная лига

@ZaTaS - Герой - сатирик. Рисует оригинальные комиксы.

@Balu829 - Все на борьбу с оголтелым Феминизмом!

• @IrinaKosh - котики.