CreepyStory

Максим повернулся к нему. Они стояли напротив друг друга. Одного роста, широкоплечие, кряжистые, с мускулистыми животами, длинными руками и ногами. Только торс Крюкова был покрыт короткими, похожими на коротко стриженный мех, волосами. Максим понял, кого ему напоминает опер Крюков — его самого.

— Ну что, Максим, душевно вчера посидели?

— Хорошо, Иван, — он кивнул, чувствовал, разговор предстоит крепкий.

— Теперь и серьёзно поговорить можно, да, Максим?

Он кивнул, можно:

— Отчего с хорошим человеком не поговорить?

— Ты ведь глупостей делать не будешь? Умный.

— Не тот возраст, чтобы глупить.

Крюков поправил на бёдрах махровое полотенце. Точно такое, только жёлтое было повязано на талии Максима. Рассмеялся.

— Хороши же мы были, если бы махаться начали. —  Пояснил он, глядя в глаза Максима.

Рукой нашарил на столе пачку:

— Будешь?

Максим покачал головой.

— Ну, как знаешь, — Крюков прикурил сигарету, подбросил пачку в ладони и без замаха, движением одной кисти бросил её Максиму.

Максим легко поймал пачку – не Бог весть, какой трюк, аккуратно положил её на стол и, повернувшись к Ивану спиной, поставил турку на огонь:

— На тебя делать?

— Хороший варишь?

— Никто не жаловался.

— Тогда делай.

Максим спиной чувствовал, как слегка расслабился опер:

— Да ты, Иван, не напрягайся, рассказывай, зачем я вам понадобился.

— Кому это нам?

— Ты дурку не включай, ещё скажи, что простым опером работаешь, — он помешивал в турке кофе, чутко  вслушиваясь в тишину у себя за спиной.

— Ладно, тебя не обманешь. Никакой я не опер.

— И не Иван свет Петрович Крюков, да? – по кухне плыл терпкий аромат хорошего кофе.

— Не Крюков, но Иван Петрович.

Максим знал: гость говорит правду. Он ловко подхватил турку с огня и разлил по чашкам. Иван втянул ноздрями запах.

— Пахнет хорошо.

— Что я ещё хорошо делаю? – он стоял, прислонившись спиной к мойке, чутко держа в руках крохотную чашку с чернильного цвета жидкостью.

— Акцию хорошо спланировал.

— Какую акцию? – Максим по-настоящему удивился.

Бывший капитан ткнул пальцем в потолок. Максим вздохнул:

— Это была не акция, и уж тем более, не спланированная.

— А что это было? – Иван затушил окурок и, откинувшись на подоконник, поднёс к губам чашку.

Максим нахмурился:

— Ты не поймёшь, Иван.

— А ты попробуй, я умный, пойму.

— Тут дело не в уме, долго рассказывать придётся, чтобы что-то понять.

— А я никуда не тороплюсь.

Максим глотнул кофе. Пауза затягивалась.

— Лады, только сначала сам расскажи, что тебе известно.

Он спросил специально, чтобы не сболтнуть лишнего. Вот только трюк его не удался.

 — Хорошо. — Иван отпил кофе, неторопливо достал сигарету из пачки, долго раскуривал.

— Начнём с того, что никакой ты не Максим Александрович Лотов.

Максим жестом остановил его. Сходил в комнату, принёс пачку «Беломора». Тяжело опустился на табурет. Прикурил. Втянул в себя тяжёлый дым, кивнул: продолжай.

— Твоё настоящее имя Пётр Викторович Свержин, сын крупного адвоката, муж дочери известного профессора.

Максим прикрыл глаза.

Воспоминания, которые, казалось, он давно похоронил, тяжёлым мутным клубом, всплыли в памяти. Ему сделалось дурно. Голос лже Крюкова потускнел, вытесненный событиями десятилетней давности.

________________

 Пётр Свержин.

Десять лет назад…

— Ну что, Петро, в дорогу готов? — голос отца весело грохотнул в ухо.

Я поиграл мышцами:

— Всенепременно, батя.

— Зови своих, мы подъехали.

Под окнами призывно бибикнула «японка» отца.

— Олюня, бери Настюху, родители приехали.

— Уже бежим, — жена потёрлась носом о мою щеку, сунула капризничающую с утра дочку в руки, — держи.

Я подхватил тёплый комочек на руки. Чмокнул в сморщенное заплаканное личико.

— Ну, что ты, малышка, ехать не хочешь? А там тепло, ласковое море, свежий воздух.

Мы долго подгадывали время, чтобы всей семьёй отправиться отдыхать. Но всё не складывалось: то у отца процесс, то тесть занят. В середине августа всё, наконец, собрались. И вот теперь мы отправляемся к Чёрному морю, где отец Ольги снял на две недели шикарную дачу, находящуюся в двух шагах от моря. Долго решали, как ехать, пока отец не сказал:

— Ша! Едем на моей «Тойоте». Десять мест, все удобства, кондиционер — красота, в общем.

Тесть согласился, но с условием, что вначале повёдет он. Батя заскрипел, но согласился.

 Споро погрузили вещи. И вот едем. Отцы семейств говорят о чём-то своём – адвокатском. Тесть – профессор, юрист и по совместительству бывший мент, ожесточённо спорил с отцом. Они обсуждали последнее дело, которое успешно завершил мой отец.

Женщины, кроме семнадцатилетней Кати, заняты полугодовалой Настюхой. Ольга с моеё матерь и  тёщей весело щебетали, передавая дочку друг другу. Трясли перед ней игрушками и сюсюкали. Девочка, наконец, перестала плакать, но выглядела недовольной.

Я пристроился рядом с Катенком (так свояченицу звали в семье). Та сидела, нахохлившись, упёршись лбом в тонированное окно. Толкнул в плечо:

— Ты чё куксишься? На море не хочешь? Там сейчас самая благодать, парней молодых много.

Катя неприязненно взглянула на меня, отвернулась. Она не любила меня, я усмехнулся – пусть покривляется. Пользуясь тем, что она смотрит в окно, скосил на неё глаза. Голые круглые коленки так и притягивали мой взгляд. Природа не обделила Катю внешностью. Высокий рост, тонкая талия и пышные формы должны были сделать её в недалёком будущем неотразимой.

— Голова болит, — вдруг отозвалась она.

— Хочешь, таблетку дам?

— Да пошёл ты, — тихо, чтобы не услышали мать с сестрой, сказала она.

Я вздохнул, быстро скосил глаза на просвечивающую под майкой молочно-белую грудь с розовыми сосками: тьфу ты, чёрт,  и отвернулся.

Откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Ночь выдалась бессонной. Настюшка капризничала, плакала во сне и металась по кроватке. То ли зубки резались, то ли удушливая жара пополам со смогом так действовали на неё, но выспаться нам не удалось. И сейчас я потихоньку засыпал, убаюкиваемый мерным шумом машины, идущей на мягкой, глотающей малейшие неровности, подвеске.

Машина плавно вошла в поворот, меня, полусонного, качнуло в сторону. Голова легла на что-то мягкое. Щекой я почувствовал нежную бархатистость кожи Катиного плеча. Она на мгновение напряглось, закаменев, а я, окончательно провалившись в темноту сна, напоследок ощутил, как расслабились её мышцы, и почувствовал мягкое прикосновение к щеке…

 ________________

 — Максим, тебе плохо?

 Он помотал головой и понял: Иван давно молчит, а он со словами выплёскивает из себя застарелую боль.

— В той аварии в живых остался ты один, сильно помятый, но живой.

Максим открыл глаза. Иван запнулся, увидев на его глазах слёзы. Максим жадно затянулся раз, другой. В голове зашумело.

— Да, помятый, — он зло усмехнулся, — компрессионный переломом позвоночника, тазовых костей и ног, сильный ушиб правой половины головы, а больше ни царапины, представляешь, ни одной царапины. Ты понимаешь, что это такое, быть живым, когда все, кого любишь, умерли? Понимаешь? — он почти кричал, глядя в спокойные серые глаза.

Иван не отвёл глаз. В их глубине, за изрядно подтаявшими за прошедшую ночь льдинками, плескалась неподдельная боль и сочувствие.

— Если бы я не понимал, меня бы здесь не было, — он прикурил новую сигарету от предыдущей.

— Проснулся я уже в больнице. Проснулся от боли. Болело всё. Голова, спина, ноги. От меня долго скрывали, что все погибли. – Последняя фраза вышла хрипло, словно ворон каркнул.

Максим бросил в пепельницу погасшую папиросу, из пачки выцарапал ещё одну, чиркнул спичками. Тяжёлый дым туманил мозги, позволяя прийти в себя.

Затянувшись несколько раз, он совсем успокоился. Десять лет выучки не прошли даром. Продолжил он рассказ, уже полностью пришедшим в себя. Скучным тоном, роняя слова в пространство между ними.

 ________________

Пётр Свержин.

Десять лет назад…

Я долго не мог поверить, что в той злополучной аварии выжил я один. Что все: Оленька с Настюшей, родители, тесть с тёщей, Катенок – погибли. Долго не верил, думал: дурацкий розыгрыш, затуманенное болью и лекарствами сознание с трудом воспринимало действительность. А когда понял... Три попытки, неудачные, суицида. Удержали. Да и о каком самоубийстве может идти речь, когда тело до половины сковано жёстким корсетом гипса.

Я выжил и выдержал этот удар и всё, что последовали за ним. Спасибо, папа.

Полгода в лежачем состоянии. Потом мучительная терапия. Изматывающие упражнения, чтобы не остаться наполовину овощем. Врачи говорили чудо. Нет, не чудо. Спасибо, мама.

Бывали моменты, когда хотелось кричать от боли, раздирающей нижнюю часть тела. Бывало, не было сил, чтобы плакать от отчаянья. Но я выкарабкался. Деньги были. Спасибо родителям.

Все оказались застрахованы, включая жену и дочку. Когда они успели, не знаю. Моя семья и так была не бедной, а после выхода из больницы, я был богат. Квартиры родителей и тестя оказались моими, досталась мне и ещё какая-то недвижимость. Плюс акции и ценные бумаги. Передача наследства прошла не без шероховатостей, но у отца даже после смерти оставались друзей. Адвокаты и люди со связями. Я был богат, но, Боже мой, как я был беден.

Я вышел из больницы похудевшим на пятнадцать килограмм. Еле волоча ноги, приехал к родителям. Поехать домой я не мог: там всё напоминало о жене и дочке. Разбросанная в лихорадочной спешке одежда, бутылочки, баночки, нераспечатанная пачка подгузников. Нет, не мог.

По выходу из больницы я всё время находился в квартире родителей, посещал только физиопроцедуры, да делал редкие вылазки за продуктами. Находиться в ней было не так мучительно, как в нашей с Ольгой квартире. На телефонные звонки не отвечал. Дверь никому не открывал, за исключение соседки, которая была дружна с моей матерью, соседка заходила пару раз. Я был ослаблен физически и морально. Большую часть времени я спал. Когда не спалось, щёлкал пультом телевизора или курил, бездумно глядя в тёмный экран.

Вскоре появились новые проблемы, хотя, казалось, куда больше?

Началось всё со странного шума в голове. Появляться он начал под вечер, когда накатывала усталость. Дальше – хуже. Примерно через месяц голова ощутимо шумела уже в середине дня. Ещё через две недели, шум начинался с утра, примерно через час после пробуждения. Поначалу я не испугался, списал на остаточные последствия травмы. Когда шум усилился – сходил к врачу. Милейший старикан, Фёдор Михайлович, друг отца, светил в глаза фонариком, мял голову, мерил давление. В итоге прописал таблетки. После них, шум на какое-то время пропал, но потом пришёл с новой силой и принёс с собой боль. Постепенно он стал напоминать неразборчивый шёпот. Я стал плохо спать. Повторный визит к Фёдору Михайловичу результатов не дал. Он выписал мне направление на томограмму и договорился, чтобы меня приняли немедленно. Томограмма показала, что с моей головой, в физическом плане всё хорошо, как сказал врач:

— На удивление, молодой человек, но никаких нарушений не наблюдается.

— На удивление? — переспросил я.

— Конечно, после такой-то травмы, — не смутившись, ответил он.

Между тем боль нарастала. Через неделю я проснулся оттого, что услышал в голове что-то тихо бубнящий голос. Он принадлежал женщине и неразборчиво бубнил о том, что её все достали: муж – козёл, дети – сволочи. И как ей хочется, чтобы её хоть кто-нибудь трахнул. Оттрахал до дрожи в ногах и сладкой боли внизу живота.

Я в ужасе скатился с кровати, зажимая уши руками. Голос креп, становился сильнее, и я с удивлением узнал в нём голос соседки. Красивой моложавой женщины, со стройными ногами и чёрными, словно у цыганки, волосами. Всегда хорошо одевающейся и пахнущей терпкими духами. Она была приветлива и улыбчива. Оксана Вадимовна, узнав о трагедии, первая пришла навестить меня в больнице. И сейчас иногда нет, да и заходила.

Голос звучал, казалось, прямо в голове. Он изливал на меня всю потаённую боль, страх и неудовлетворённость жизнью. Я чувствовал её голос каждой клеточкой тела, он отзывался болью в сломанных ногах, дребезжал в паху и тазовых костях и через повреждённый позвоночник бил в голову, в то место, которое приняло на себя удар.

Ощущение было невыносимым, я чувствовал себя колоколом, в который колотит безумный пономарь. Неожиданно пришло понимание: я сошёл с ума. И тут я закричал. Я кричал, и кричал, и кричал и кричал. Криком, пытаясь выплеснуть из себя свою и чужую боль.

Крик не принёс мне облегчения, только голос сменил тональность.

— Бедный мальчик, ему так досталось, надо спуститься, утешить его, — гремело в голове, — он такой симпатичный, милый и… — меня обдало волной желания, внизу живота начали разгораться жаркие угли. Я ловил воздух широко открытым, в один миг пересохшим ртом.

В дверь раздался звонок. Я не выдержал и рванул на кухню, скользя по паркету. Перед холодильником не удержался и упал набок. Дверца с шумом распахнулась. На пол посыпались флаконы и упаковки с лекарством, оставшиеся от родителей.

Рукой нащупал полупустую бутылку «Столичной», дрожащие пальцы никак не могли скрутить пробку. Словно хлыстом ударил в спину звонок, и пришедшая вслед за ним волна чужих мыслей. Всё это время, я, не переставая, орал в тишину квартиры.

— Да что с ним случилась? Кричит как! Напился, что ли, или девку привёл? И это после того, как всю семью схоронил, а жаль, хороший мальчик, аппетитный, худой только. Надо его утешить, или Аристарху позвонить… — этот бессвязный поток мыслей перемежался пронзающими меня эмоциями, свитыми в одну массу: жалость, раздражение, похоть и страх.

— Да заткнись, дура, перестань думать, переста-а-а-нь, — не в силах сдержаться, я орал в сторону двери, захлёбываясь слезами.

Пробка поддалась, и я опрокинул в себя водку. Обжигающая волна хлынула, казалось, не в желудок, а прямо в голову, смывая, заглушая чужое присутствие. Я не останавливался, пока не влил в себя всё, что было в бутылке. Организм, ослабленный травмами и отравленный лекарствами, благодарно принял в себя дозу. Я вырубился.

Пробуждение было нелёгким. Я лежал в луже воды, натёкшей из открытого холодильника. Болела голова. Болело тело – занемевшее и замёрзшее. Слава Богу, голос я больше не слышал. Перво-наперво я напился. Пил прямо из крана, жадно глотая холодную воду. Напившись, кое-как доплёлся до ванной.

Когда ванна наполнилась, с наслаждением опустился в воду. Она размягчила боль, засевшую в теле. Я лежал в восхитительно горячей воде и наслаждался тишиной. Мысли лениво ворочались в голове. Что это было? Последствия удара, или я потихоньку схожу с ума. Пьяная дымка в голове начала рассеиваться. Я с наслаждением вытянулся в воде, благо размеры ванны позволяли.

— Вот, сука, падла! Двояк влепила, проститутка, бл..., кошка драная! – неожиданно раздался голос.

Я вздрогнул, пятки скользнули по дну ванны, и я с головой ушёл под воду. Вынырнул, отплёвываясь – пахнущая хлоркой вода раздирала горло:

— Да что такое!

— Прощай, бл…, сраный скоростник, прощай, бл…, поездка на море. Здравствуйте — пиз…. Убью, гадину.  – Голос ещё бубнил какие-то ругательства, разбавленные стенаниями о некупленных вещах.

Постепенно он затих, а где-то хлопнула дверь. Меня прошиб холодный пот. Я сидел и дрожал в ванной. Голос я узнал. Соседский мальчишка, парнишка лет двенадцати, неплохой на вид паренёк. Вежливый, улыбчивый.

Похоже, кошмар только начинался или у меня от всего случившегося кукушка спрыгнула. Как ошпаренный я выскочил из ванной, наскоро обтёршись полотенцем, бросился в спальню. Чутко вслушался в тишину квартиры. Тихо. Вроде кончилось. Торопливо начал одеваться. И тут со всех сторон на меня обрушились голоса. Не выдержав напора, я упал на колени перед кроватью, уткнувшись головой в неубранное бельё. До боли закусил губу.

Голоса переплетались, то сливаясь в один клубок, то разделяясь. Это было невыносимо. Голоса бубнили в моей голове, перебивая друг друга, так что общий смысл их речей практически не угадывался, лишь отдельные слова. В основном ругательства и проклятия.

Я бросился в прихожую. Без шапки выскочил на февральский мороз. Улица обрушила на меня голоса с новой силой. Они давили, пригибали меня к земле. Как добрался до магазина, не запомнил. Пришёл в себя, только когда, торопливо сорвав с бутылки пробку, влил в горло 150 водки.

Жидким огнём она прокатилась по желудку, волной отдалась в голову и… голоса начали стихать. Пропали они, только когда я допил бутылку. Изрядно опьяневший, я добрался до квартиры. Обнаружил, что забыл запереть дверь. Кое-как закрыл за собой дверь и свалился прямо у порога.

Хохлом его прозвали не за национальность или внешность, а по фамилии – Хохлов. Кличка прилипла к нему еще в школе. Спустя годы он временами и сам забывал, как его по-настоящему зовут. Бабка, растившая его после смерти родителей, которые угорели в своей халупе по пьяной лавочке, была последней, кто называл его просто «Сережа». Старушка скончалась от инсульта, когда он учился в седьмом классе, его отправили в детский дом-интернат, где старшие пацаны постоянно били его и отнимали еду. Единственное, о чем он думал тогда – хотя бы раз нажраться от пуза. Неподалеку от интерната был богатый частный дом. Его хозяин содержал собачий питомник, где разводил элитные бойцовые породы. Этих собак кормили намного лучше, чем интернатовских детей.

Хохол однажды выяснил это, забравшись в кухню собачьего питомника. Ему повезло: инвалид, который ухаживал за псами, не закрыл двери на замок. Хохол залез в холодильник и обнаружил десятки пакетов с мороженой вырезкой, курятину, творог, йогурт. А на столе в кухне было печенье – вкусный иностранный «Вагон Виллс» с ковбоем на упаковке. Хохол накинулся на печенье так, что уши трещали. Потому и не услышал, как в кухню вошли инвалид вместе с хозяином дома. Увидев Хохла – чавкающего, чумазанного, перемазанного шоколадом - и заметив следы его деятельности – он изгваздал полы своими говнодавами, а вытаскивая еду из холодильника, все, что посчитал для себя ненужным, выкинул и расшвырял по полу – мужики остолбенели.

- Животное, - сказал изумленно хозяин дома. И покачал головой.

Хохол рванул к двери.

- Куда?! Стоять!

Инвалид коротко свистнул, в кухню влетели псы. Хохла немедленно скрутили и сунули в клетку. Заперли в собачьем вольере. Это был вольер для больных собак, карантинный отсек. Но Хохол об этом не знал. Увидев двух огромных псин, лежащих на подстилке, с высунутыми языками, он глядел, как из огромных черных пастей капала слюна и чувствовал, как все внутри него умирает от страха.

- Ты наглое тупое животное. Посиди тут и наберись ума у тех, кто воспитаннее тебя.

Хохол просидел в собачьей клетке 12 часов – без воды, без еды, не имея возможности вытянуть ноги, сходить в туалет. Стоило ему пошевелиться – собаки начинали рычать, оскалив зубы, и он замирал, стараясь задержать дыхание. После того случая жизнь Хохла окончательно свалилась под откос. И еще - он возненавидел собак.

***

Вспоминая, с чего начались его нынешние неприятности, Хохол во всем винил сумасшедшую Галку-собачницу. Она была его соседкой. Сердобольная незамужняя дура подкармливала бродячих собак. Подбирала и пристраивала щенков, лечила больных псин по всему району. С Хохлом у нее была стойкая взаимная неприязнь с того самого дня, как он вернулся в родные пенаты после двух отсидок и поселился в старой бабкиной квартире на первом этаже – дверь в дверь напротив квартиры Галки. Собачница следила за Хохлом. Заглядывала ему в окна, расспрашивала. Иногда угрожала ментами и судом. Она подозревала его в живодерстве. Считала, что он издевается над бездомными собаками ради удовольствия.

Она ошибалась: Хохол не любил лишней крови. Да и к чему бить собак? Визгу не оберешься, и покусать могут. Он просто ловил их специальной петлей, душил, разделывал тела в овраге возле кладбища, снимал шкуры и сдавал тушки корейцам на рынок. Он считал себя бизнесменом. Полученные деньги Хохол пропивал.

Он только однажды сделал исключение и действительно пустил кровь одной псине. Это была собака Галки – тощая сучка с розовым бантиком на шее, которая всюду таскалась за своей хозяйкой. Зубы у нее были мелкие, но острые как ножи. Однажды она так цапнула Хохла, что порвала ему штанину. Хохол с трудом сдержался, чтобы пинком не запустить псину в стратосферу. Но вместо этого пришлось состроить сладкую улыбочку перед ее хозяйкой.

Зато потом, когда собака попалась ему однажды ночью одна, он разобрался с ней от души.

Наутро в хорошем настроении пошел в магазин. Стоя у стекляшки на углу, он пересчитывал мелочь, наскребая на бутылку.

Его окликнули. Это была Галка-собачница.

- Эй, сосед! Собаку мою не видел?

- Какую еще твою собаку? У тебя ж их как у дурака фантиков, - буркнул Хохол.

- Мою Найду. С розовой ленточкой которая. Ночью попросилась на двор… И вот найти не могу.

- Не знаю ничего. Бухаю третий день. Сама видишь…

Галка подошла ближе, просверлила Хохла пронзительным взглядом – а он смотрел в ответ нагло, не моргая, не опуская глаз – и прошипела ему в лицо:

- Вижу! Вижу, что врешь, как сивый мерин. Если узнаю, что ты мою Найду сгубил… Я тебе устрою райскую жизнь! Попомни мои слова!

Отвернулась и ушла. Хохол усмехнулся. «Узнает она. Как же!»

***

- Дяденька, это вы уронили?

Хохол обернулся. Возле подъезда стояла девчушка в красном осеннем пальто. На узкой протянутой ладони сверкало в солнечных лучах кольцо - золотое, по всей видимости. Хохол, не раздумывая, протянул лапищу:

- Вот, спасибочки! С пальца как-то соскользнуло. А ведь единственная память об умершей жене!

Хохол врал самозабвенно, с выдумкой, и очень гордился тем, что ни разу не попадался на враках. Он натянул колечко на безымянный палец. Кольцо было ледяным на ощупь, как будто его в морозилке держали.

- Какая ты молодец, - похвалил девчонку Хохол. – Спасибо!

- Да не за что! – девчонка улыбнулась, мотнула головой и убежала. Хохол проводил ее взглядом: девчонка показалась ему знакомой. Волосы соломенные, конопатая, передние зубы выступают вперед, как у белки. Где-то он ее видел. Нет, не вспомнить! Да черт с ней. Обычная лохушка. Страшненькая. Хотя с возрастом может и похорошеть. Не важно. Он вошел в дом, закрыл за собой дверь квартиры.

Стоя в прихожей, потянул с пальца кольцо. Оно село туго и не поддалось. Хохол рассмотрел его повнимательнее: точно ли золотое? Судя по весу – наверняка. На гладкой поверхности кольца просматривались какие-то знаки – гравировка почти совершенно стерлась. Хохол попытался разобрать, что там написано, но потом забил на это дело. Что обычно на таких кольцах пишут? «Спаси и сохрани». Или там «Совет да любовь» с именами. Всякие глупости.

Ерунда. Хуже то, что кольцо не желало слезать с пальца. Даже мыло не помогло. Хохол почувствовал себя глупо. Он ведь не собирался какое-то кольцо носить. Он хотел просто снести золотое украшение в ломбард. Или на рынке толкнуть кому-нибудь из торгашей. Ладно, это успеется. На сегодня водка у него есть, а завтра будет новый день.

Хохол всегда пил один. Ему претила сама идея с кем-нибудь чем-нибудь делиться. Хлопнув первый стакан, он взял сигареты и вышел в двор.

Солнце зашло за горизонт, оставив бледную дымку вдалеке. Воздух пропах смесью бензина, дерева и костра – через дорогу возле соседнего дома компания разжигала мангал. Хохол присел на старую, скрипящую скамью под окном. Сигарета вдруг потеряла свой вкус: вместо горьковатого дыма Хохлу показалось, что он вдыхает пар. Он сделал еще пару затяжек, и не докурив, выбросил бычок в помятое ведро.

Что-то происходило в мире. Внешне ничего не поменялось: облака все так же плыли по небу, город стоял, соседи шумели, вдали завывали сигналки машин – но вся картина наполнилась какими-то новыми негативными оттенками. Хохол не понимал, что с ним творится, и даже не мог сообразить, что именно в окружающем мире ему теперь отчаянно не нравится, но он чувствовал напряжение, и это пугало, и злило его.

Он решил вернуться домой. И тут заметил, что кольцо на его руке засветилось – полустертые знаки на нем вспыхнули голубоватым свечением. Хохол с удивлением провел по ним пальцем - ничего подобного он прежде не видел и не ожидал увидеть. Его нос уловил душный запах мертвечины. И в это мгновение что-то тяжелое и холодное врезалось ему в спину. Хохол ошарашенно выдохнул, но равновесие удержал, припав коленом к земле.

Подняв голову, он увидел кобеля с короткими лапами и рыжеватой шерстью. Один глаз зверя заплыл кровью, здоровый глядел на Хохла с ненавистью. Правое ухо у собаки повисло, на черепе виднелась вмятина. По всем законам природы животина должна была со стонами помирать, лежа на пригорке, а не нападать на людей. Пес злобно ощерил зубы. Хохол понял: этот зверь намеренно перекрыл ему проход к дому. Но бежать в другую сторону не имело смысла – собака все равно быстрей. Побежишь – вцепится в спину. Значит, главное теперь - не делать резких движений, не спровоцировать...

Кобель прыгнул вперед без предисловий. И сразу - в горло. Реакция у Хохла всегда была отменной – он увернулся, и псина всем весом грохнулась на лавку и завалила ее. Добежать до двери Хохол не успел – икру обожгло болью – кобель вцепился в ногу. Хохол заорал, инстинктивно попытался стряхнуть с себя пса, отчего собачьи зубы проехались вниз и разодрали голень еще сильнее. Обливаясь кровью, Хохол схватил прислоненную к углу дома лопату. Острым краем полотна врезал собаке по башке – хватка заметно ослабла, но зубы пес не разжал.

Хохол бил и бил отчаянно, наотмашь, но зверь словно не замечал этого. Морда покрылась кровью, но пес ни разу не взвизгнул от боли – только злобно рычал. Тогда Хохол постарался взять себя в руки – хорошенько прицелился и ударил кромкой лопаты по вмятине на голове зверя – железное полотно влетело в собачий череп почти на четверть. Лапы пса подогнулись, и он пустым мешком рухнул оземь.

Хохол вбежал в дом, захлопнул за собой дверь и оглядел свои раны. Разорванная икра кровоточила. У Хохла закружилась голова от вида и запаха крови. Шатаясь, он прошел в комнату, отыскал более-менее чистую тряпку, кое-как перетянул рану, чтобы остановить кровь и, хромая и беспрестанно матерясь, отправился в травмпункт.

По возращению он обнаружил у подъезда лишь засохшую кровь и смятую траву – труп собаки исчез. Хохол вспомнил, как собачьи зубы клацали у самого его лица и содрогнулся. Этот пес с самого начала собирался его убить. Обычные собаки, атакуя, никогда не целят в горло – хватают за руки, реже кусают лицо. В горло вцепляются только дикие волки. Или обученные, натасканные на убийство звери.

Но самое главное было то, о чем Хохол думать не хотел, и все же эта мысль сама по себе нахально лезла в голову. Напавший на него пес был мертв. Сдох давно и бесповоротно. Однако вместо кормления мух и муравьев, шарился по поселку, выискивая жертву. Как это произошло, Хохол не понимал. Все произошедшее – просто сюжет из фильма ужасов. Или глюк. Тяжелый алкогольный бред.

Вернувшись к себе в квартиру, Хохол грохнулся на потертый диван с ощущением, что по какой-то случайности угодил в кошмар. Надо проспаться и тогда наутро все будет хорошо.

***

Разбудил его стук в дверь – настойчивый и уверенный. Хохол протер глаза, прокашлялся. Жутко хотелось выпить. И лучше покрепче чего-нибудь. Он натянул штаны и майку, поплелся к двери. Осторожно открыл. За дверью стояла Галка.

- Где моя собака, Хохлов? – спросила она, сверкая глазами.

- Да ты чокнулась, что ли, соседушка?! Откуда мне знать, где твоя шавка?! Завела собаку – сама и смотри за ней! Я-то тут при чем?!

Галкин взгляд, казалось, пытался просверлить дыру в его лице.

- Лучше сознайся.

- Не знаю я ничего!

Он уже собирался закрыть дверь, но Галка вдруг спросила:

- А что это тебя за кольцо? Жениться надумал?

Она смотрела на него, ехидно ухмыляясь, будто знала что-то. Хохол насупился. Он уже несколько раз пытался снять кольцо, но проклятую побрякушку не брали ни напильник, ни ножовка по металлу. Ни царапинки на его поверхности не осталось!

Хохол уже не однажды раскаялся в своей жадности, одновременно мечтая свернуть шею девчонке, что дала ему кольцо.

- Не твое дело! Катись отсюда!

***

На следующую ночь Хохол услышал шумную возню во дворе. Выглянул в окно - и облился холодным потом: на этот раз собак было двое. Они расположились прямо под его окнами: лохматый пес с огромными клыками и худющая сука со свалянной шерстью. Глаза обеих мертвых псин сияли злобой. Сука была очень похожа на ту шавку, что он пустил на мясо полгода назад. Или ему просто мерещится от страха?

Ему захотелось бросить в этих тварей что-нибудь тяжелое, но под рукой ничего подходящего не оказалось. Собаки рычали, стоя у двери, скребли когтями карнизы, сновали туда-сюда по двору. Хохол слонялся из комнаты в комнату, пока беспокойный сон не свалил его под утро.

Собаки возвращались каждую ночь. Их становилось все больше. Вернулась и псина с проломленной башкой. Глаза у кобеля совсем вытекли, челюсть отвисла, а из проломленной башки выглядывали мозги, но это не мешало псу бегать по двору вместе с остальными животными. Днем они исчезали. Хохол тщательно осматривал двор, прежде чем выйти на улицу и старался быстрее вернуться, чтобы закрыть дверь.

Он потерял аппетит, плохо спал и много пил. Кольцо оставалось при нем и каждую ночь светилось голубыми огнями, как будто помечая его в темноте.

Опасаясь за свою жизнь, Хохол вспомнил о дедовской мелкашке, спрятанной на чердаке. Много лет назад бабка наказывала ему ни за что не хранить оружие в доме. «Если в квартире шарить будут – найдут. А на чердаке, если вдруг что - ты не при делах. Однако под рукой будет», - учила его бабка. Хохол ее слушался. Но теперь вытащил мелкашку из схрона и держал в квартире. Почистил, раздобыл патроны.

***

Хохол приложился к бутылке – водка обожгла глотку, а нервы слегка расслабились. Он высунулся из окна и, почти не целясь, пальнул в черного кобеля. Отскочить тот не успел: выстрелом ему раздробило заднюю лапу. Псина беззвучно упала на землю и конвульсивно задергалась. Второй выстрел выбил собаке мозги.

- Вот вам, падлы, тупое зверье! – крикнул Хохол и, ощутив приток вдохновения, наскоро зарядил ружье еще раз. Следующий выстрел взвил вверх комья земли – тощая сучка ускакала за угол дома. На руках у Хохла оставалось пять патронов. Он покосился на початую бутылку.

“Еще хватит немного повеселиться!”

***

Сосед Хохла по коммуналке нередко приговаривал: “Умная мысля приходит опосля!”. Решение переехать к чертовой матери в город и поселиться на самом высоком этаже многоэтажки созрело у Хохла далеко за полночь. Он огляделся вокруг: обои на стенах поистёрлись и отклеивались на стыках. Пол скрипел и вздымался в паре мест, потолок также не имел презентабельный вид. Стоила эта халупа немного, куда большую ценность имела земля. Хохол приободрился и грохнулся на кровать. Спал он недолго, всего несколько часов. Солнце уже было в зените, когда Хохол открыл глаза. Он не сразу понял, что заставило его проснуться: кольцо по-прежнему источало холод. Обычно с первыми лучами солнца оно прекращало свое действие, сейчас, однако, время стремилось к полудню! Желудок у Хохла сжался от нехорошего предчувствия. Он выглянул в окно: собаки небрежно прогуливались по саду. Хохол рванул в гостиную за лежащим на диване ружьем, но по пути вспомнил что истратил все патроны. Мобильный встретил хозяина черным экраном и не желал включаться. Стационарный телефон в коридоре не работал давно.

Хохол всеми силами старался не падать духом. “Варианты всегда есть!” – как мантру повторял он одну фразу. Можно было метнуться к ближайшему дому в трестах метрах отсюда. Не исключено, что по пути найдутся прохожие и спугнут псин. А если не повезет, то придется перелазить через метровый забор. Вариант был откровенно так себе, но ничего умнее Хохол придумать не мог. Некоторое время он скитался по комнатам, не решаясь выйти из дома. Раздались знакомые скрежет и царапанье, входная дверь задрожала от удара. Хохол посмотрел на кольцо: от него надо было избавиться первым делом. Он не раз думал о таком выходе, но силы воли не хватало. Теперь время пришло.

Хохол подошел к холодильнику: водки оставалось примерно на две стопки. Он проглотил половину содержимого бутылки, не ощутив вкуса. Достал из шкафчика широкую разделочную доску, взял лежащий топор в прихожей и как следует заточил - лезвие заиграло всеми цветами радуги. Несколько минут Хохол размещал руку на доске так, чтобы удобно было ударить левой рукой. Он подавлял все мысли и пытался освободить сознание. Хотелось закрыть глаза: существовала вероятность, что в таком случае процесс пройдет проще, закавыка состояла в том, что промах на несколько миллиметров означал потерю других пальцев.

Хохол глубоко задышал: дыхание должно быть ритмичным и равномерным, поскольку бить следовало на выдохе - так достигалась наибольшая сила удара. Он размахнулся резко и широко. Момент, когда лезвие коснулось пальца, Хохол не запомнил. В памяти остались лишь острая боль и вид хлынувшей рекой крови. Удар был такой силы что обрубок улетел в умывальник. Хохол застонал от боли и приложил вату к поврежденной конечности. К счастью, боль быстро сменилась неприятным жжением и легким головокружением.

Здоровой рукой Хохол влил в себя последнюю стопку, лелея надежду, что проклятье перестанет действовать. И испытал калейдоскоп непередаваемых чувств, заглянув в умывальник: кольцо не спало с обрубка как он предполагал и надписи на нем все еще горели красным пламенем.

- “Пришло время плана “Б” – сказал он вслух и рассмеялся.

***

После пяти часов вечера обычно холодало: подул сильный ветер и солнце пряталось за горизонтом, когда Галка решила покинуть свой наблюдательный пункт – ничего интересного не происходило, по крайней мере до того момента, когда она завела автомобиль.

Ее внимание привлекло движение у дома Хохла: хозяин выскочил из окна и стреканул к калитке. За ним следовала по пятам свора собак. Бегал Хохол резво, слишком быстро для своего возраста. Галка не исключала что выносливости у него надолго не хватит – собаки явно экономили силы, а на одном адреналине далеко не убежишь. Галка усмехнулась: ей хотелось понаблюдать за этой картиной подольше, но Хохол скрылся за холмом. Она ощутила, как камень падает с души, месть оказалась на удивление сладка.

Галка с теплотой вспомнила морщинистое лицо бабушки Кати. Все в деревне боялись ее и за глаза называли ведьмой. Одна только Галка, наплевав на запреты родственников, втайне помогала старухе по хозяйству. Женщина любила девочку и поощряла ее интересными историями из прошлого – рассказывать жуткие байки она умела как никто другой. Однажды бабушка Катя подозвала Галку к себе и провела ее в запертую комнату в глубине дома. Галка была в ней несколько раз, и каждое посещение запомнила в деталях. Все полки в комнате были уставлены разными странными и жутко интересными штуками, и пахло в ней не так как в остальной части избы, по-особенному – пряностями и свежими травами. Бабушка Катя открыла тяжелую металлическую шкатулку и достала из нее простенькое колечко.

- Никогда не надевай его. Не смей об этом даже думать. – Строгим голосом сказала бабушка Катя. Галке показалось, что в полумраке комнаты бабушкины глаза приобрели фиолетовый оттенок, и ей стало немного жутко. Бабушка Катя продолжала:

- Если в твоей жизни появится враг, то пусть он наденет это кольцо и тогда все совершенные им грехи вернутся в десятикратном размере. Мучиться он будет долго, очень долго.

Галка спрятала его у родителей в шкафу, подальше от посторонних глаз в груде коробок, а потом и забыла про его существование. Объявилось только когда он собирала вещи отца после его смерти год назад. Брат ее – Владик – служил актером в местном театре, поэтому нетрудно было достать гримировальные принадлежности и парик, а благодаря маленькому росту и нескладной фигуре она могла легко сойти за подростка. Вручить Хохлову кольцо оказалось проще пареной репы, - жадность сгубила старого алкаша.

Галка долго думала, прежде чем поступить так. Долгое время она считала такой поступок слишком низким, опускающим ее до уровня Хохла. Но потом поняла, что жизнь не делится на черное и белое и состоит сплошь из серых тонов: добрый поступок может привести к самым негативным последствиям, а убийство одного человека спасти жизни многих. Моральный облик – это выдуманная человечеством штука, его не существовало. Существуют только поступки и их последствия, с которыми предстоит жить и, возможно, расплачиваться за них. Хохлов выбрал свой путь, и дорога его подошла к печальному концу. Когда-нибудь и Галка ответит за свои грехи.

Галка вывела автомобиль на старую дорогу и транспорт затрясся на выбоинах. Она вспомнила что местном приюте появились щенки овчарок. Особенно ей приглянулся на фотографиях один мальчик, с надломленным ушком и умными глазками. Больших собак доселе у нее не было, и это допущение следовало исправить в ближайшее время.

От кислой вони в спертом воздухе квартиры резало глаза. Специфическим запахом свежей крови наверняка пропахнут все стены – так много было ее. От усталости сводило руки, но Лена вспомнила прошедшие годы и бурный поток ненависти придал сил.

Заляпанная красной юшкой футболка прилипла к телу - Лена скинула ее и стиснула зубы: самое сложное ждало впереди. Она вскрыла брюшную полость – и тут же пожалела об этом: гостиную заполнила дурманящая вонь - смесь дерьма и протухшего мяса. Задержав дыхание и борясь с тошнотой, Лена сделала еще один надрез. Завоняло сильнее.

Спасла ситуацию респираторная маска, оставшаяся с последнего ремонта. Лена наносила сильные, точные удары по торсу - плоть хлюпала под аккомпанемент треска ломающихся костей; отрубленные части запаковывались в черные пакеты для мусора. Какое-то время она возилась со здоровым мешком с гашеной известью. В социальных сетях рассказывали, что это средство, если засыпать им тело, замедляет разложение и сводит вонь к минимуму, - оставалось надеяться, что советчики ничего не перепутали.

Когда-то Сережа притащил и поставил в гараже найденную на помойке большую железную бочку из-под топлива. Зачем она ему понадобилась – Лена не задумывалась никогда. Теперь эта бочка пригодилась ей самой. Она заполнила ее Сережиными останками и засыпала известью, закрыла крышку и отряхнула испачканные ладони. Завтра ночью нужно будет зарыть эту бочку во дворе у сарая.

Ни с того, ни с сего Лена вдруг зашлась в кашле - саднило горло, в голову будто воткнули тысячи иголок, а ноги разом подогнулись. Боль в правой грудине нахлынула резко, гигантской волной.

- Заболела? Очень вовремя… – простонала Лена. Наверняка на ее здоровье отразилось нервное напряжение. С трудом добравшись до кровати, Лена провалилась в сон, едва коснувшись подушки.

***

Пробуждение было ужасным. Ночью поднялась температура, и солнечный свет ослеплял так, что болели глаза. Лена перевернулась с бока на спину, и ее ладонь легла на нечто твердое и большое, занявшее свободную сторону кровати. Она повернула голову - и полный ужаса и ярости крик застрял в горле. Она в мгновение выскочила из-под одеяла и замерла у кровати, не веря глазам. Такое могло произойти лишь в ужастике или в сказке, но никак не в реальной жизни.

- Елена Прекрасная, ты чего? – Сережа распахнул покрасневшие глаза, и зевнув, приподнялся. Живой и невредимый. – Что случилось?

Остолбенев, Лена промямлила что-то невнятное. Сережа откинулся обратно на подушку.

- Представляешь. Вроде сижу с тобой вчера на кухне, а потом в глазах все мутнеет, и оказываюсь на выселках, рядом с лесом. Блин, к психиатру, что ли, сходить? – сонным голосом произнес он и завернулся в одеяло. Лена выбежала из спальни, и первым делом помчалась в гараж: бочка стояла на прежнем месте. Она открыла крышку и сморщилась от кислого химического запаха: покрытые известковой пылью части тела никуда не исчезли. Стоило убедиться, что внутри точно находятся останки ее мужа, а не другого какого мужика, но Лена испугалась, что за этим занятием ее застанет тот другой, новый Сережа.

Выпив на кухне горсть таблеток, она уселась на кушетке в гостиной, ожидая, когда спустится муж. Лену потряхивало от озноба, пальцы дрожали. Она вливала в себя попеременно то чай, то кофе и смолила сигарету за сигаретой.

***

Лена не знала, как дошла до такого: период с момента знакомства с мужем до свадьбы был самым счастливым в ее жизни – настоящая идиллия. Такого счастья она не испытывала ни до, ни после. Все резко изменилось после бракосочетания: все достоинства испарились, в наличии остались одни недостатки. Сережа противно брякал ложкой по стакану с чаем, мерзко заходился в кашле, даже ширинку застегивал с неприятным звуком. Любое Сережино действие раздражало Лену, бесило и сводило с ума.

Она честно пыталась держать себя в руках, считая, что все утрясется и стабилизируется, но это заветное время не наступало. Однажды она проснулась утром и совершенно отчетливо поняла: лучше не будет никогда. Ничего никогда между ними не наладится. Сказка кончилась, не успев начаться. Всё!

С тех пор Лена не раз порывалась разойтись с Сережей к чертям, но каждый раз что-то ее останавливало. Это было необъяснимо. Какой-то заколдованный круг. А эмоции копились. И, наконец, вырвались наружу…

***

Сережа проснулся ближе к обеду. Спустился на первый этаж, долго топтался на кухне, приготавливая для себя сосиски с макаронами. Лена с отвращением наблюдала за ним: он ничуть не изменился! И теперь каждый его шаг вызывал у нее еще большее раздражение, чем прежде. Она задыхалась от запаха его потного тела, впадала в бешенство от звука его дыхания. Список претензий к мужу после его возвращения с того света за пару часов вырос вдвое.

В этот день Лена не произнесла ни слова. Однако супруг не замечал ее отчужденности и полного ненависти взгляда. Она неоднократно присматривалась к ножам и мечтала воткнуть один из них в Сережино брюхо еще раз. Ей полегчало только, когда муж отправился по делам, правда, перед этим пришлось вытерпеть его поцелуй, но после прошедших мучительных часов это показалось каплей в море.

Как только хлопнула входная дверь, Лена зарыдала и побежала наверх, собирать вещи. Не успела она открыть дверь шкафа, как внутри натянулась невидимая струна: внутренний голос забубнил, что не стоит делать этого сейчас, нужно обождать, потерпеть. Такое случается у многих, это можно вытерпеть – трудно, но возможно. Не забывай, что лишишься всех денег, если уйдешь. Сначала хорошо подумай, прежде чем делать глупости. Из легких будто выкачали весь воздух: ослабленная и обессиленная Лена упала коленями на ковер, не понимая, что происходит. Это же так просто: скинь в сумку трусы, носки, пару кофточек и выходи из дома. Но нет: непонятная сила держала ее на коротком поводке. Стоило двинуться в сторону, как ошейник затягивался туже, не давая вздохнуть. Раньше она списывала все на свои сомнения и ответственность перед мужем, но теперь вдруг почувствовала, что дело не в ней. Ее посадили в клетку. Невидимая клетка, из которой не вырваться.

От осознания этого факта ей стало горько, и Лена разревелась пуще прежнего. Устав плакать, вытерла слезы и увидела сложенный вчетверо листок на полу – он выпал из кармана Сережиных джинсов, висевших на стуле. Лена подняла бумагу и развернула ее. Это оказалась страница из какой-то книги.

«В русской культурной традиции Кощей Бессмертный предстает в разном обличье. Чаще всего - в виде чрезвычайно худого, высохшего до костей старика, реже – как сильный, зрелый мужчина с медного цвета бородой. Еще реже его описывают как прекрасного юношу, который очаровывает юных девушек.

Этот наиболее редкий образ Кощея представляет особый интерес для науки, поскольку его источником, как выяснилось, является недавно обнаруженный список средневековой «Повести о вечном вдовце, злом женогубителе», написанной в XV веке Авелем, монахом Сысертского монастыря. К сожалению, оригинал «Повести» погиб при пожаре, а копия, выполненная в конце 18 века, является сокращенным вариантом первоначального текста, многие фрагменты в нем утрачены.

Вкратце сюжет «Повести» излагает историю Кощея как историю жизни реального человека – то ли могущественного колдуна, то ли мужчины, на которого некими потусторонними силами было наложено злое проклятие. Автор «Повести», являясь непосредственным свидетелем событий, с горечью рассказывает о гибели единственной дочери, вышедшей замуж по великой любви за «пришлого гостя». Будучи чужаком в городе, этот человек «злою ворожбою» заполучил в жены дочь богатого купца. Вскоре отец заметил, что с девушкой творится неладное: после свадьбы молодая жена сильно исхудала, лицом сделалась белее снега, и «мыщца ее ослабь и сила истекоха» - то есть потеряла силы, начала болеть. В то время как ее супруг, напротив, с каждым днем креп, набирался здоровья, «соком наливахося». Заподозрив колдовство, отец выгнал зятя взашей, но это не помогло ему спасти дочь – спустя неделю бедняжка умерла от истощения. И кончина ее была столь ужасна, что потрясенный отец, желая отомстить колдуну, попытался убить его. Он пронзил его сердце ножом, но колдун воскрес. Тогда он снес ему голову топором, но на следующий день колдун появился на городской площади, как ни в чем не бывало. Каждая новая попытка убийства словно делала Кощея сильнее и сильнее, а секрет «вечного вдовца» состоял в том…»

Дальше страница был оборвана. Лена шмыгнула носом. Слезы уже засохли на ее щеках, и она почувствовала, как от соли натянулась кожа на лице. Все это так странно… Муженек когда-то интересовался историей, тем более – сказками? Чаще всего он просиживал штаны за просмотром сериалов и не подходил к книгам ближе, чем на километр. Где же он взял эту страницу и почему таскает с собой именно ее? Какую особенную важность представляет этот текст? Осознание, что о муже она не знала ровным счетом ничего, ввело Лену в ступор. Она вернула листок в карман и покинула комнату.

***

Утро следующего дня началось с открытий – исчезла бочка с телом! Угол в гараже, где она стояла, опустел. Переместить такой груз в одиночку и совершенно бесшумно не сумел бы никто. Прошлой ночью Лена почти не спала и точно услышала бы постороннюю активность. Муж заметил озадаченное лицо Лены.

- Ничего не происходит случайно, - с загадочным видом обронил он и вышел из гостиной. «На что это он намекает?» - не поняла Лена. Она вспомнила, что и о прошлом супруга ровным счетом ничего не знает. Никаких родственников с его стороны на свадьбе не было. Он сам не любил вспоминать о прошлой жизни. Как-то раз вскользь упомянул, что после смерти родителей попал в детдом. А ведь она не видела ни одного его документа, кроме паспорта - ни свидетельства о рождении, ни аттестата, ни диплома об образовании. И никаких фотографий.

Лена закусила губу: интересно, а почему раньше эти вопросы не приходили ей в голову? Словно кто-то аккуратно заметал их под ковер. Лена вспомнила о своей знакомой, занимающей хорошую должность в министерстве образования и подтянула мобильный телефон. Подружка обещала навести справки, но предупредила: ответ будет не раньше завтрашнего вечера.

Лена бесцельно шаталась по дому. Она жаждала действия, но мозги будто обволокло туманом. Он мешал думать. Промаявшись подобным образом около получаса, она оказалась в подвале – в углу равномерно гудел бойлер, на трубах поблескивали счетчики давления, покачивались лампочки на потолке. Сюда она заходила очень редко, лишь по необходимости. Она пнула обрезки пластиковых труб на полу – они разлетелись, обнажив край погребенной под ними черной кожаной сумки.

Лена присела рядом и подняла ее. Основное отделение пустовало, зато в кармашке сбоку нашлось кое-что интересное. Это было невероятно. Она была готова обнаружить что угодно, включая наркотики, но только не… паспорта. Больше десятка паспортов. Открыв один из них, Лена увидела фотографию миловидной сорокалетней женщины. “Сорокина Анна Владимировна” – прочитала Лена. Владелицей другого паспорта оказалась знойная, кареглазая красотка по имени Инна. Третий когда-то принадлежал двадцатилетней Ирине. Все документы принадлежали женщинам разного вида, национальности, возраста.

По краю сознания скользнула странная обида: да этот ублюдок мне изменял! Какое значение мог иметь этот факт сейчас? Никакого. И все же он не давал ей покоя.

Лена приняла решение. Госпожа Сорокина была прописана в ближайшем спальном районе города. Надо проверить. Лена села в машину и через десять минут вырулила с основной дороги к комплексу новостроек с чистыми, убранными двориками. Формально она приехала сюда, чтобы узнать больше о муже, но внутри таилось желание выяснить все о сопернице. Лена каждую минуту отметала эту мысль, но она возвращалась с новой силой и ощущалась все горше. Неужели она ошиблась, и у нее есть чувства по отношению к Сереже? Иначе откуда такая ревность…

Дверь открыла женщина лет шестидесяти со смертельно усталым лицом. Лена вытащила паспорт из сумочки.

- Здравствуйте! Нашла вот на улице… Посмотрела, адрес прописки ваш, а я тут рядом была, ну и…

Женщина взяла документ, посмотрела.

- Спасибо большое за заботу, - сказала она с тяжелым вздохом, - но доченька моя умерла два года назад. Я тогда паспорт ее искала везде, но не смогла найти.

- Простите…

- Ничего. Вы же не знали.

- А что случилось, почему она умерла? – с сочувствием спросила Лена.

- Нашла себе молодого хахаля. Поженились. А спустя несколько дней парень исчез. Пропал без вести. Естественно, объявили в розыск, но по сей день даже тела не нашли. Аня после этого стала жаловаться на здоровье. Очень ее это подкосило. Врачи сказали: синдром разбитого сердца.

По другому адресу двери никто не открыл, но немолодая соседка шепнула Лене: мол, хозяйка дома не появлялась с год, а то и больше. На третьей квартире Лена выслушала от родственников очень похожую историю: несколько лет назад студентка встретила мужчину постарше, он исчез после свадьбы, а она не выдержала разрыва…

Пазл в голове не складывался: как связаны между собой смерти женщин и ее муж? Они прожили вместе больше года и исчезать Сережа не торопился. И откуда у него паспорта этих женщин? Зачем они ему? Многоженец? Зачем держать на руках улики?

Впрочем, эти вопросы не так уж сильно занимали Лену. У нее просто появилась еще одна причина, почему ее супруг должен умереть.

***

У киллера было доброе и открытое лицо. Найти нужного человека оказалось сложнее, чем Лена представляла. В течение невыносимо тяжелых недель она общалась с разными людьми - искала возможных исполнителей. Абы кто не подходил, требовался специалист. Такой нашелся на четвертую неделю поисков – морпех, побывавший в горячих точках. Молодой человек в джинсовой куртке встретил Лену в одном из торговых центров и проводил до своей машины.

В тесном салоне было неуютно, кожаные кресла прогрелись на солнце и доставляли неудобства. Все, включая приборную панель, пропахло дешевым, едким табаком.

Больше всего Лена боялась, что киллер окажется подсадной уткой. За несколько часов до встречи она представляла, как ей надевают наручники после передачи денег и ведут к служебному полицейскому УАЗу. Не одиножды она собиралась отменить все договоренности, но одна мысль тревожила, не позволяя соскочить: если Сережа не исчезнет с горизонта, ее жизнь окончательно скатится в преисподнюю.

- Значит, вы хотите, чтобы я убил вашего мужа?

- Это признание нужно вам для протокола? – занервничала Лена.

- Хорошая шутка. Мне нравится! – улыбнулся Максим. - Нет, тут дело в другом. Брачный ритуал не зря называют священным. Муж и жена не только соединяют свои судьбы, но и сковывают одной цепью свои души – две противоположные энергии соединяются в нерушимом союзе. Нарушив брачный договор, оба рискуют потерять частичку души в наказание. Не могу представить, чтобы я поднял руку на собственную жену.

- Религиозные бредни! – фыркнула Лена и кинула недовольный взгляд на киллера:

- Не врубилась, вы меня осуждаете?

Максим помотал головой.

- Нисколько не осуждаю. Скорее - не могу понять.

- У меня есть определенные обстоятельства, вынудившие на этот шаг. Лучше скажите, вы справитесь с этим… заданием?

Киллер улыбнулся.

- Зависит от обстоятельств и сроков. Ну, и размера аванса! С этим осложнений не предвидится?

- Нет, не предвидится.

Лена не знала – стоит ли предупредить киллера, что однажды она уже укокошила своего мужа, хотя тот… Да нет, конечно, не стоит. Во-первых, вряд ли поверит. Во-вторых – он ведь профессионал. Значит, сам не маленький, если что справится. Доведет, так сказать, дело до логического конца. Сережа, безусловно, странный тип. Ни родителей, ни дома, ни места рождения – появился будто ниоткуда, из вечности космоса. А, может, и в самом деле - инопланетянин? Рептилоид с Марса? Это все разъяснило бы.

- Давайте уточним детали.

Максим засыпал Лену вопросами: на чем ездит Сережа, где находится офис его фирмы, в насколько густо населенном районе они живут, и много чего еще его интересовало. Дотошный парень. Лена отвечала сбивчиво и односложно. Получив обещанную сумму, киллер пересчитал купюры и растянул губы в довольной мальчишеской улыбке:

- Сделаем в лучшем виде!

Лена покинула машину, когда пискнул мобильный – напомнила о себе подружка-чиновница. Присланное ею сообщение выбивало из колеи.

“Слушай, я и не знаю, как тебе это сказать, но – такого человека не существует! Сергея Ивановича Козлова с этой датой рождения и паспортом нет ни в одной базе – он нигде не учился и нигде не значился. Сама понимаешь, такое невозможно. Может ты ошиблась или он тебя обманул?”

***

Однажды Сережа не вернулся домой. Вечером позвонил следователь и сообщил, что Сергея застрелили на выходе из офиса. Лена притворно вскрикнула и зарыдала в трубку. И пообещала немедленно прибыть в морг на опознание.

Мрачное прямоугольное здание, окруженное чахлыми, подстриженными кустами, больше всего напоминал административный центр в родной деревне Лены. Угрюмый охранник, заглянув в ее паспорт, накарябал пометку в регистрационном журнале и указал пальцем на плохо освещенный коридор с окрашенными в радостный голубой цвет стенами.

- Мертвецкая в конце коридора, – буркнул он и вернулся к чтению газеты. От больничных стен едко пахло хлоркой. Зажав нос, Лена поспешила в указанное место.

Без сомнения, Сережа был мертв. На этот раз смерть изменила его кардинально: пышущий здоровьем боров будто бы усох и уменьшился в размерах. Лицо с запавшими щеками и заострившимся подбородком напоминало восковую маску, рот застыл в немом крике. Несколько секунд Лене казалось, что муж сейчас вскочит с тележки и набросится на нее, но она отбросила эту мысль: муж превратился в кусок мяса, разве люди боятся висящих на крюках свиных туш? Лена засунула руки в карманы джинсов: она была бы спокойна, зная, что муж не вернется.

- Это он… – прошептала она, изо всех сил стараясь придать голосу трагичности. Следователь кивнул, чиркнул что-то в записной книжке, сказал: “Мои соболезнования”, и вышел. Не было допросов с пристрастием, ничего такого: всем было плевать на Сережу, живой он или мертвый – без разницы. Лену это полностью устраивало.

***

На следующее утро Сережа не воскрес. Не вернулся он и позже. Похоронное агентство заломило конский ценник, однако взяло на себя все хлопоты относительно похорон и Лене оставалось только оплачивать счета.

Все это время она, до скрипа сжимая зубы, сидела в гостиной, ожидая что дверь в дом откроется. Какова будет ее реакция на вновь вернувшегося с того света мужа, она не знала. Надеялась не упасть в обморок.

Лена приготовила на скорую руку завтрак, с трудом проглотила его и занялась макияжем: днем ее ждала новая встреча с киллером Максимом. Условились они встретиться у центрального универмага, после чего Лена планировала закончить приготовления к похоронам. Конечно, если на это хватит сил – стресс уже явно ударил по ее здоровью: Лена едва передвигала ноги от слабости, постоянно болела голова.

Погода стояла мерзкая, дождливая и влажная. Лена встала у козырька здания и встряхнула зонтик. Город оживал, наполнялся жизнью. Мимо пробегали редкие посетители универмага, сновал поблизости дворник в синей робе, но Максима не было видно. Лена высматривала его зеленую “мазду” на дороге, но знакомый автомобиль не показался ни через полчаса, ни через час.

Звонить киллеру на мобильный она побоялась, опасаясь, что телефон прослушивают. Озадаченная, Лена отправила Максиму сообщение, что уходит и встречу переносит. Возвращалась к своей иномарке она не со спокойной душой: что может сделать с ней не получивший денег озлобленный киллер, думать не хотелось.

***

Дом не обрадовался прибытию хозяйки - глазницами окон он осуждающе взирал на Лену. Она отвечала ему не менее презрительным взглядом – за время ее замужества это здание превратилось в хранилище не самых лучших воспоминаний.

Провести еще одну ночь здесь было выше ее сил - если уж начинать новую жизнь, то на новом месте. Чем черт не шутит - соберу вещи и сниму номер в отеле! Решимость Лены крепла с каждой минутой: настал момент совершить финальный рывок и вырваться из призрачных пут.

Пока ее не было, опустевшие комнаты помрачнели еще больше - по стенам сновали тени, и даже включенный повсюду электрический свет не добавлял уюта и тепла. Лену одолели унылые воспоминания, и как бы она не сопротивлялась, пестрый каскад сцен семейной жизни наседал из глубин подсознания. Она включила электрический чайник на кухне и пока закипала вода, рассматривала сад через окно. А потом вдруг ощутила чужое присутствие.

Инстинктивно схватившись за нож - тот самый, с прозрачной, разноцветной рукоятью, которым уже однажды убила Сережу – она обернулась, но в гостиной никого не было. Если не считать сваленных в груду темных холщовых мешков у стены. Почему-то раньше она их не заметила. Настороженно оглядываясь по сторонам, Лена подошла ближе. Двумя пальцами, словно боясь подцепить заразу, она приоткрыла край ближайшего к ней мешка и застыла от неожиданности.

Налитыми кровью глазами на нее смотрел киллер Максим – точнее, его отсеченная голова. Из скрюченного в мертвой ухмылке рта вылилась багровая струйка крови.

- Не хотел сначала его убивать. Но потом подумал: какого черта?! Мне ведь было больно – ну как, две пули в затылок?! А потом - мало ли, ментов на нас наведет, сдаст тебя, как клиентку – всякое может быть! Назначил от твоего имени встречу и прибил его в тихом месте. Парень, кстати, был не промах - сопротивлялся как лев.

С этими словами Сережа спустился по лестнице и встал позади Лены. От шока у нее подломились ноги, она рухнула на пол, безуспешно шевеля губами в попытке что-то сказать. Нож выпал из обессилевшей руки и покатился в угол.

- Твою ж мать! – наконец, произнесла Лена. И добавила уже громче:

- Сука, гребанная сука!

Сережа взял зеленое яблоко из вазочки на столе и захрустел, довольный произведённым эффектом. Выглядел он как обычно: помятые рубашка и пиджак, нечищеные ногти. Изменилось только выражение его лица – оно сделалось жестоким и хищным. Муж определенно уже не выглядел неуклюжим тюфяком.

- Хочется воткнуть мне ножик поглубже в задницу? А помнишь уроки физики? Каждое действие имеет противодействие. Чем сильнее я тебе привязывал к себе - тем больше ты меня ненавидела. Можешь пырнуть меня еще раз, но не советую – тебе станет хуже. Это побочный эффект нашей связи. Каждое мое воскрешение будет отнимать у тебя все больше сил.

- Что? Чего? – захлопала длинными ресницами Лена.

Сережа вернул недоеденное яблоко обратно в вазочку, стряхнул семечко с ладони и улыбнулся:

- Будет проще, если сразу расскажу все. Не хочется уподобляться типичному злодею из старых фильмов про Джеймса Бонда и раскрывать все планы, но так нам будет проще с тобой. Начну с имени. Как меня только не звали: Кощей Бессмертный, Меднобородый, Губитель, Свищ… У меня были десятки имен, а своего – которым меня нарекли родители, я при всем желании уже и не вспомню.

Сотни лет назад мой батюшка рассказывал мне, что брак священен, что он обладает огромной силой. И, знаешь, старый ублюдок был совершенно прав! Я научился управлять цепями, которые сковывают супругов после брачного ритуала. Стоит его завершить, как жена ничего не сможет сделать без моего ведома. Почему, по-твоему, я протянул так долго? Вы, бабы, кормите меня.

Сережа присел рядом и Лена скорчилась от отвращения.

- Ты же не раз задумывала убить меня, правда? Я этому не препятствовал - считал, что у тебя духу не хватит, и сильно удивился, когда хватило! Редко я ошибался в своих избранницах, но ты – самая большая моя ошибка. Сколько ты мне проблем доставила! Сначала пришлось избавляться от собственного тела, а теперь еще разгребай говно за тобой.

Поднявшись, он развернулся и легким движением схватил несколько мешков и перекинул через плечо, будто они ничего не весили. Свободной рукой он зацепил оставшиеся мешки.

- Жди меня здесь. Разговор нам предстоит долгий.

Он вышел. Лена с трудом поднялась и села в кресло в гостиной. На журнальном столике стоял стакан с остывшим кофе. Она опустошила его в один глоток - напиток показался одновременно и сладким, и горьким. Ощущения сплелись в клубок, не позволяя разобраться в них. И это было мучительно. Как-то жутко – словно ее лишили воли и она уже ничего не могла понять и решить сама. Желаний у нее тоже не осталось – только полная безнадега и обреченность.

Затем Лену настигла не менее жуткая мысль, что так будет продолжаться вечно. Каждый раз, когда Сережа попадётся ей на глаза, этот гремучий коктейль противоречивый ощущений будет проявляться в той или иной форме. Лена посмотрела на свои окованные невидимыми цепями руки. Она не знала, как скинуть их, и это вызывало особую боль. Единственное решение – простое и очевидное – выскочило из сумерек ее сознания спустя секунду. Но хватит ли сил?

Путь до кухни был томителен и долог. С каждым шагом ужас в душе рос, ширился в размерах. Неимоверным усилием Лена повернула ручку двери, ведущей на кухню, вошла. Сев на стул, несколько секунд смотрела в пустоту. Сцепив зубы, провела пальцем по холодной рукоятке ножа и обхватила ее ладонью.

Быстрым движением, насколько хватило духу, с силой воткнула лезвие себе в живот. От боли потемнело в глазах, во рту появился кислый привкус крови. Тяжело дыша, Лена соскользнула со стула на пол. Низ живота разрывало от боли, но сознание оставалось ясным. Влажными от крови руками Лена нащупала острую часть клинка и подтянула нож к себе. Держа его двумя руками, она замахнулась еще раз – и ударила снова. Струйка светлой крови окатила стену. Дышать становилось все труднее, окружающие вещи теряли четкость.

Лена перевернулась на бок: боль сменилась онемением с редкими покалываниями. Жизнь подходила к концу, и Лена хотела, чтобы Сережа увидел этот конец как можно быстрее.

- Надеюсь, теперь ты сдохнешь! - улыбнулась Лена и провалилась в зияющую темноту.

***

Грудь горела изнутри, легкие словно накачали горячим воздухом, а кишки свернулись в крепкие узлы. Мышцы задеревенели и не подчинялись. Сознание вернулось с единственной мыслью: «Неужели меня спасли?!»

Лена помнила, с каким трудом давался ей каждый вдох, как холод окутал все тело. Она, несомненно, умирала. И все законы мироздания твердили, что она уже давно должна была кормить червей.

Зрение восстанавливалось не сразу: сначала перед глазами бегали черные круги и мушки, но через несколько минут Лена разглядела окружающие ее предметы: множество труб, в одном углу бойлер, в другом - ящики со всяким хламом. Лена застонала, узнав собственный подвал. Собравшись с силами, она приподнялась и увидела, что лежит на голом полу посреди начертанного мелом круга. Охнув от резкой вспышки боли в ногах, Лена привстала и вытянула руку. Едва конечность преодолела границы круга, как пальцы похолодели и перестали слушаться. Онемение быстро распространялось по всей руке. Когда оно достигло локтя, Лена отдернула руку обратно – и через несколько секунд кровь вновь начала циркулировать по венам. Лена ногтем поскребла начертанную мелом окружность и вздрогнула – от легкого прикосновения всю руку свело жуткой болью. Любая попытка выйти за круг заканчивалась одним и тем же – онемением или ударом, похожим на электрический.

Вверху хлопнула дверь, лестница заскрипела. Сережа передвигался с трудом, подволакивая правую ногу и дыша, как паровоз. Он опирался на трость, чтобы не упасть от бессилия. Кожа на его щеках натянулась, подчеркнув высокие скулы, а когда-то выпирающий из-под ремня живот растворился в складках рубашки. Штаны болтались на Сереже, как клоунский наряд. Одни кости, настоящий живой скелет. При виде Сережи Лена разразилась всеми ругательствами, какие смогла вспомнить.

- Не женщина – огонь! – покачал головой супруг. – Уж точно нельзя тебе дать помереть. Это будет для меня слишком большой потерей.

Лена встала у границы круга, обжигая супруга злобными взглядами. Ей хотелось пересечь круг и как следует вмазать мужу, но она боялась, что это окончательно лишит ее сил. Если бы не чертова ловушка... С удовлетворением она отметила, что с лица мужа пропала давнишняя мерзостная улыбочка.

- Знаешь, дорогая… Если другие бабы, по сути, как батарейки для меня, то ты – генератор. Я могу высосать тебя до дна, а ты потом аккумулируешь потерянную энергию заново. Я потерял много сил, чтобы вернуть тебя с того света, и надеюсь, что мои инвестиции сработают как надо. С тобой, моя Елена Прекрасная, мы расстанемся только через много сотен лет - уж поверь.

Эти слова заставили Лену похолодеть. Но она терпела. Выслушивала мужнины увещевания – и терпела. Хотя каждую секунду невидимая змея все сильнее и сильнее сжимала в ледяных объятьях легкие, сердце, кишки. Молчать было хуже любой пытки. Но только, когда Сережа ушел, громко хлопнув дверью, Лена, наконец, исторгла томившийся в ее груди крик. Бездна боли и отчаяния хлынули наружу. Но что толку?

— А ведь удобно, чёрт возьми, — он улыбнулся, и с наслаждением вытянул ноги.

— А будет у нас, Максим Александрович, всего лишь беседа. Видите, — он показал пустые руки, — безо всяких бумаг к вам пришёл.

— По душам беседа?

— А это уж как вам угодно будет, Максим Ал…

— Просто, Максим, Иван Петрович.

— Хорошо, Максим так Максим, — он закинул ногу на ногу и достал сигареты, — у вас ведь можно курить? — он втянул ноздрями воздух, пахнущий недавно выкуренной папиросой.

— Пожалуйста, — Максим выбил беломорину из пачки и прикурил от зажигалки капитана.

Иван Петрович сделал несколько затяжек, покрутил сигарету в пальцах:

— А пепельница у вас есть?

Максим тяжело поднялся и принёс стеклянный стакан:

— Вот вместо пепельницы, редко курю.

Его гость, неторопливо затягиваясь, осматривал квартиру. Максим, в свою очередь, не спешил начинать беседу. Когда сигареты были докурены и затушены в стакане, он прервал молчание.

— Так что же случилось?

— А случилась, — капитан в упор смотрел на Максима, — с одной стороны, вещь хоть и противная, но в наше время обыденная, а с другой – вещь ещё более противная, но уже далеко не такая привычная.

— Загадками говорите, Иван Петрович.

Максиму был непонятен этот капитан. Или капитаны у нас стали такими эрудированными, или это был совсем не капитан, и уж тем более не полицейский. И дело не в том, что он никак не мог прощупать сидевшего напротив него, после маятника это привычное явление. Ну не выглядел визитёр служителем закона.

— Не возражаете, я огляжусь? — капитан встал.

— Да, пожалуйста. Вы так и не сказали, что произошло.

— Что вы можете сказать о своих соседях.

— О каких именно? Их много.

— О тех, что живут над вами.

— С виду приличные люди, он работает педагогом, где она – не знаю. Девочка, Лидочка, школьница. — После происшедшего Максиму было трудно называть этих людей по именам.

Договорив, он понял, что прокололся.

«Он, она, а девочку по имени назвал. Дурак! Расслабился».

Оставалось надеяться, что капитан не заметит оговорки. Заметил. Стрельнул в его сторону глазами, оторвавшись от обозревания книжных полок.

— Продолжайте, что вы остановились? — он стоял, сцепив за спиной руки, покачиваясь с пятки на носок, и рассматривал книги. Максим видел тугие валики мышц, обтянутые светлым хлопком рубашки.

Вот она, несуразность, та, что никак не мог поймать Максим в облике визитёра. Слишком мускулистый для замученного жизнью опера. Плечи – широкие, поднятые, словно удерживающие тяжесть, вверх. Видел он уже, похоже задранные, будто прикрывающие шею, плечи. Года три назад, Максим был на семинаре старого мастера, приехавшего из Японии. Представителя Дайто-рю Айки-Дзюцу, старой жёсткой школы оружейного и безоружного боя самураев. Его тогда поразили нерационально поднятые, словно зажатые плечи мастера. Ему потом объяснили, что тот долго, с детских лет, работал в тяжёлых доспехах. И поднятые плечи вошли в привычку, как компенсация тяжести, ложившейся на них. Точно так были подняты плечи и у явившегося капитана.

Нелепо было думать, что простой опер в свободное время, размахивает мечом, нарядившись в самурайские доспехи. Это и для столицы было редкостью. А для их города, расположенного в средней полосе России, совсем в далеко от Японии, тем более.

«Броник, забрезжила разгадка, всё просто. Он много времени провёл в бронежилете, сросся с ним, и тот стал привычным, как кожа. Никакой он не опер, а кто?»

«Параноишь, дружок» – мысли метались в голове.

— Да продолжать, собственно, и нечего, я плохо с ними знаком, знаете, интересы разные.

— А я вижу – интересы у вас разнообразные, — Иван Петрович отошёл от книжных полок.

Прошёлся по спортивному уголку, оборудованному Максимом. Провёл рукой по штанге, хлопнул ладонью по пневмогруше, ткнул кулаком в большой боксёрский мешок. Профессионально так ткнул, на взгляд Максима. От удара кожаная поверхность завибрировала, в месте соприкосновения образовалась вмятина, хоть сам мешок даже не дрогнул.

— Ого, какой инвентарь, килограмм семьдесят весит, мешочек-то профессиональный.

— Девяносто. Да и у вас, удар, я вижу, поставлен. Как говорится, удар понимающего опрокидывает противника назад, удар Мастера заставляет противника падать вперёд. — Максим весь подобрался, взводя внутреннюю пружину.

— А что вы так напряглись, Максим Александрович? – вопреки просьбе Максима, он назвал его по имени-отчеству. Визитёр смотрел, добродушно улыбаясь.

Максим усилием воли заставил себя расслабиться.

— Вы меня в чём-то подозреваете?

— А в чём я могу вас подозревать? — задал встречный вопрос капитан.

Максим пожал плечами.

— Может, всё же расскажете, что там произошло? — Он показал пальцем на потолок.

— Произошло нападение на квартиру гражданина Цикаридзе Ефима Модестовича, старшего преподавателя Медицинской академии. При нападении также пострадала жена данного гражданина, Ольга Викторовна Фёдорова, и её дочь Лидия Петровна Фёдорова. – Надел на себя маску полицейского капитана, Крюков.

— Девочка сильно пострадала? — нейтральным тоном спросил Максим.

— Значит, насколько сильно пострадали её родители, вас не интересует?

— Не очень.

— В том то, как раз и странность: девочка отделалась очень и очень легко, по сравнению с её отчимом.

— А разве Ефим Модестович, её не отец?

— Нет, всего лишь отчим. Вы этого не знали?

— Нет, — Максим качнул головой, непонятно почему соврав. Об этом знали все живущие во дворе.

«Ещё прокол в копилку» – он мысленно поморщился.

— Легко, это как?

— Разорванное платье и пара синяков пониже спины.

— Мать?

— Небольшой ушиб головы жить будет.

— Отчим, значит, не будет?

— Да нет, будет. Подлечится и будет. — Крюков стоял к Максиму спиной и смотрел в открытое окно.

— Сильно его?

— Перелом рёбер. Сломаны рука, нога, — начал перечислять он, — ушиб внутренних органов, многочисленные ушибы мягких тканей лица.

Его голос становился всё тише, пока совсем не замолк.

— Перелом носа и нижней челюсти. Отбитый пах. Сотрясение мозга. Не смертельно, но крайне болезненно, видимо, работал профессионал. — Продолжил он, выдержав паузу.

Неожиданно резко, всем телом, повернувшись к Максиму, он произнёс:

— Покажите руки.

Максим, усмехнувшись, вытянул руки:

— Вы думаете, это я его? Мотив?

Кожа на костяшках была, конечно, огрубевшей, но без ссадин. Максим тоже был в некотором роде профессионалом.

— Да в том-то и дело, что мотива у вас нет, – Крюков поднял голову к потолку, — а алиби есть. Ведь так?

— На какое время вас интересует моё алиби?

Их разговор напоминал схватку опытных фехтовальщиков. Короткие, скупые передвижения. Лёгкие уколы, проверяющие защиту. Финты, призванные провалить противника, заманить его в ловушку. Пока капитан выигрывал. Максим допустил несколько досадных промахов. Сказывалась спокойствие последних пяти лет.

— Где вы были между десятью и одиннадцатью вечера, Максим Александрович.

Максим тяжело поднялся. Пошарил в брошенном около двери пакете, вытащил чек – протянул. Опер взял, мельком глянул и сунул в карман.

— Значит, вы ничего не слышали?

Максим хотел покачать головой – нет. Но тут же опомнился. Вот ведь чуть не попался, свинец в голове мешал думать. Ему смертельно захотелось выпить, он с тоской подумал о «Белуге», стоящей в холодильнике.

— Меня не было в квартире.

— Ах, да, извините, — капитан, достав из кармана чек, начал изучать его.

Поднял голову к потолку.

— У вас тут звукоизоляция?

— Люблю, знаете, тишину.

— То-то я гляжу, потолок странный какой-то. Хорошая?

— На барабанной установке можно играть, никто не услышит.

— Или во время секса, так кричать, что ни звука наружу не проникнет.

— Это вы к чему? — Максим вскинул брови, изображая удивление.

— Да так. — неопределённо ответил капитан.

— А вы выпить хотите, товарищ капитан? – Максим решительно направился к холодильнику.

— К чему этот вопрос, — капитан качнулся с носка на пятку.

— К тому, что я хочу выпить, а один не привык.

— Недавно вам это не помешало, — сделал выпад, опер.

— Тогда были особые обстоятельства, — парировал Максим.

— Какие, если не секрет?

Максим замер перед открытым холодильником. Молча повернулся к спрашивающему. Взглянул прямо в серые, усталые, со льдинками на дне, глаза.

— Годовщина со дня гибели семьи, — голос еле-еле, на самой грани, дрогнул.

— Извините, — опер, кажется, смутился, и первым отвёл глаза. Дальше развивать тему он не стал.

— Так будете? — Максим повернулся к холодильнику.

— Моя смена кончилась, так отчего не выпить с хорошим человеком?

Максим услышал, как скрипнуло кресло.

— Только у меня с закуской беда: сок томатный, пара сладких перцев и огурчики соленные, — он выставил на придвинутый к креслу журнальный столик, запотевшую бутылку, пару стопок, стаканы под сок и нехитрую закуску.

— Самое то, не есть собрались, — Крюков улыбнулся.

Улыбка у него была хорошая, открытая. Светлая, в общем, улыбка. Давно Максим не видел, чтобы так по-хорошему улыбались. И улыбался он явно не представившемуся случаю выпить. Не похож был опер на любителя выпить.

Иван Петрович ловко скрутил пробку, не глядя разлил, поровну разлил, между прочим. Они, не чокаясь, лишь приподняв в знак уважения рюмки, выпили.

— Хороша водочка. — опер звонко щёлкнул по бутылке.

Максим тем временем сноровисто порезал перец, налил в высокие стаканы сок. Выложил из банки, маленькие, не больше мизинца, корнишоны, и разлил по второй. Не так ловко, как гость (именно гость – человек с которым разделил еду и питьё для него становился гостем, с кем попало Максим не пил), но пришлось обоим ровно.

Выпили по второй. С хрустом закусили сладким болгарским перцем. Не чинясь, Крюков плеснул по третьей:

— Дабы не нагрелась.

Очередная порция водки вслед за своими товарками легко скользнула в пищевод. Напряжение, всё это время, державшее Максима, стало отпускать. И видимо, не одного его, широкие плечи гостя, немного расслабились. Они синхронно достали курево и с наслаждением закурили. Максим откинулся на спинку кресла, чувствуя, как гость сквозь полуприкрытые веки наблюдает за ним.

«Рано расслабляться, брат, рано. С Иваном свет Петровичем расслабляться нельзя, схарчит в два приёма».

— Хорошо у вас, Максим Александрович. Скромно, но… не скажу, что уютно, но чувствуется индивидуальность.

Максим открыл глаза, оглядел комнату. Низкий журнальный столик, два кресла на гнутых ножках (единственное, что он оставил себе после гибели родителей). У окна, на полу застеленный матрас, служивший Максиму постелью, у другого – книжные полки и спортивный уголок. Пол застелен плотной циновкой.

— Мне большего не надо, живу один.

— Я так понимаю, вы из двух комнат одну сделали, — полуутвердительно полувопросительно сказал гость.

— Люблю пространство.

— Хорошо, — непонятно сказал опер.

Загасив сигарету, Крюков спросил:

— Ещё по одной, Максим Александрович?

— Давайте без официоза – просто Максим, — он повторил свою просьбу.

— Что ж, Максим так Максим, тогда я просто Иван.

На этот раз они чокнулись. Иван сидел, и, неторопливо потягивая сок, курил.

— Так что же всё-таки там произошло? – Максим мотнул головой куда-то вверх.

— Тебе так хочется знать?

— Завтра всё равно соседи расскажут.

— Да что они там расскажут, наплетут с три короба, — он махнул рукой и глотнул сока. — Да, мутная какая-то история. Напал на них кто-то. Избил хозяина.

— А что хозяйка с дочкой говорят?

— Жена твердит: ничего не помню, девчонка в шоке, — то, что хозяйка квартиры валялась голая в коридоре, Иван опустил. — Ничего не взято, двери не взломаны. Судя по всему, женщина сама впустила напавшего. Да кому они нужны. Не бизнесмены, с политикой не завязаны. Может, студенты, недовольные отомстили? Не похоже. Слишком профессионально сработано. Быстро, качественно, никто ничего не видел.

— Или бояться сказать, — подал голос Максим.

— Нет, не то, что я запуганных свидетелей не видел? — Опер потёр лоб. — Да и ряд странностей присутствует.

Он замолчал.

Максим кинул новый «шар»:

— А что, собачки, след взяли?

— В том-то и дело, что нет, лестницу дрянью какой-то посыпали. Давай, Максим, не будем об этом, — он разлил остатки водки, — мутная история.

Четвёртая порция спиртного совсем их расслабила. Максим неожиданно для себя понял: ему нравится сидевший напротив человек. Коротко стриженный, с широко расставленными над прямым носом, серыми глазами. Привычный лёд, в глубине которых, немного подтаял. Он кого-то неуловимо напоминал ему.

Максим прикрыл глаза, прислушиваясь к приятному шуму в голове. Сейчас, когда после маятника его способности на время спрятались, было хорошо вот так сидеть, не окружая себя защитными барьерами.

— Максим, не взять ли нам ещё бутылочку? — вывел его из задумчивости голос гостя.

— А как запрет, Иван Петрович? — поддел его Максим.

— Можно и служебным положением воспользоваться. — Крюков подмигнул Максиму. — А, Максим, воспользуемся?

Максим прислушался к себе: слова ещё об одной бутылке вызывали в организме определённый позитив. Он утвердительно кивнул.

Они отоварились водкой всё в том же супермаркете, неоновые огни которого слегка поблёкли в предрассветной синеве. Касса по случаю позднего, а точнее, раннего времени работала одна. И как раз та, где расплачивался Максим. Взяли все ту же «Белугу», помидорки, огурчиков, солёной капусты и пару литров минералки. Иван настоял расплатиться пополам.

Шагая к выходу, в стекле двери, Максим увидел, как капитан наклонился к кассирше и что-то сказал. Молоденькая девочка, с сильно накрашенным, но хорошеньким и заспанным личиком кивнула ему, что-то отвечая. Склонившись к ней ещё ближе, он зашептал в маленькое оттопыренное ушко. Девчонка слушала, нахмурив бровки, а под конец весело расхохоталась и смущённо махнула на Крюкова рукой.

— Вот так вот, брат. — Непонятно сказал опер, когда они закурили на крыльце.

Остальное он помнил смутно.

В этот раз всё было не так. Первый приступ боли скрутил его сразу после ужина. Яблоко – свежее, хрустящее блестящим сломом, вышло из него быстрее, чем дошло до желудка. Кости скрутило так, что он, не удержавшись на ногах, упал на кафельный пол, больно ударившись коленями. Эта, другая боль, немного отрезвила его, и он смог переползти в комнату.

Следом за приступом боли его сознание затопили голоса. Бубнящие, перебивающие друг друга, с шёпота, срывающиеся на визг. Максим вцепился в кулак зубами и грыз его, болью и медным вкусом крови, отгоняя дикий шум в голове. Голоса отступили, но ненадолго. То были не слуховые галлюцинации, в просторечье именуемые глюками. А обострившиеся до предела чувства, доносившие до него жизнь соседей, всю их радость и чаянья, но больше боль, страх и ненависть – весь ментальный мусор, годами копившийся в головах.

Покупая квартиру, он, зная об этом, специально приобрёл жильё максимально далеко от центра, в так называемой зелёной зоне. Долго и придирчиво выбирая не столько квартиру, сколько соседей. Тогда ему показалось, что соседи – вполне приличные люди. Но сколько же оказалось грязи в этих милых, на первый взгляд, людях. Нет, на словах всё было в порядке. Они здоровались при встрече. При наличии свободного времени были не прочь поболтать, вежливо улыбаясь при этом. Но во время приступов не помогали ни сталинской постройки дом с толстенными стенами, ни хвалёная (как его уверили строители – можно рок-концерты закатывать, никто не услышит) звукоизоляция. Зимой он просто до бровей закачивался водкой, так что ментальный шум не проникал в его затуманенное сознание. Летом уходил в лесную глушь, где людей в принцип не было, а какая злоба и ненависть от лесных тварей? Одна сплошная благодать да позитив. За пять лет жизни в этом доме он пережил 10 маятников.

Обычно где-то за неделю он начинал чувствовать приступ и готовился к нему, но не всегда была возможность подготовиться. За эти несколько раз, не успев вовремя закончить дела, он многое узнал из жизни соседей. Слишком много, чтобы испытывать к ним уважение. Ничего, кроме брезгливой жалости, по его мнению, они не заслуживали.

Будучи человеком предусмотрительным, он купил угловую квартиру, так что соседей у него получилось не так уж и много, но и тех, что были, ему хватило с избытком.

Сосед сверху – преподаватель ВУЗа. Мужчина, с гладким, выпирающим из-под ремня брюшком, аккуратно подстриженной бородкой и в толстых очках, любил напиваться по выходным. А, напившись, он, ненавидящий падчерицу, голубоглазую девчушку с трогательными косичками, начинал пороть её за малейшую провинность, которую часто выдумывал сам. При этом он зажимал ей рот, чтобы своими криками девочка не беспокоила соседей. Лупя по ней ремнём, сосед испытывал ни с чем не сравнимый сексуальный подъём. Мать девочки, моложавая, крашенная в ярко-рыжий цвет дама, в это время погромче включала музыку в соседней комнате. И, плотно прикрыв дверь, раздевшись, ложилась на кровать. Она знала: муж, в обычное время полный ноль в плане интимных отношений, после экзекуции выжмет её досуха.

Сосед справа, толстый одышливый мужчина, с вьющимися волосами и блестящей плешью на макушке. Вежливый, производивший впечатление добродушного увальня, всегда одетый в костюм неопределённо-болотного цвета, и с большой сумкой через плечо, был учителем в техникуме. Занимаясь любовью с женой, полной статной блондинкой, заведующей учебной частью в том же техникуме, представлял на её месте мальчиков, видимо, своих учеников. Она же представляла себе такое… Что, по меркам Максима, было за гранью. Занимались они преимущественно анальным сексом.

Слава Богу, соседку снизу, старушку 80 с лишним лет, он не слышал. Там царила абсолютная ментальная тишина. Максим давно заметил, что от пожилых людей мысленный шум значительно тише, чем от молодняка и людей среднего возраста. С чем это связано, он не знал, может быть, страсти к определённому возрасту стихали и утрачивали свою остроту. Правда, это касалась не всех стариков, далеко не всех. От соседей из дальних квартир ментальный мусор долетал сильно приглушённый, но ничего хорошего он тоже не нёс. Все те же неудовлетворённость собой и миром, секс пополам с насилием, злобой и ненавистью.

Накрывший его маятник, принёс в его жизнь жизнь соседей. А водки, водки не было. И приходилось, лёжа ничком на полу, как попавшему в капкан зверю, грызть руку, чтобы болью отвлечься от льющегося на него негатива. Помогало плохо. Он знал: надо переждать немного, приступ проходил приливами – то усиливаясь, то ослабевая. Между фазами раскручивающегося маятника было время, когда он чувствовал себя почти нормально. И сейчас надо просто перетерпеть первую волну, чтобы в промежуток сбегать в магазин за водкой. Главное – успеть до наступления фазы агрессии, когда дикая злоба поднималась из глубины души, а ярость, красной пеленой застила глаза. Он знал, что до того, как придёт злоба, у него есть время, и он успеет. Магазин, торгующий алкоголем, был рядом – 10 минут неторопливой ходьбы.

Но пришедший раньше времени маятник, был с напрочь перепутанными фазами.

Скорчившись на полу комнаты, Максим чувствовал каждой клеточкой тела ментальный шлак, который просачивался в его квартиру. Заткнув уши руками, он вцепился зубами в циновку, лежащую на полу. Чужие эмоции наполняли голову, разрывая сознание на части.

— Лидочка, поди, ко мне, — масляно блестя глазами из-под толстых стёкол очков, сосед с верху тянул из брючных петель ремень.

Бледная, с закипающими под ресницами слезами, девочка медленно приближалась к нему.

— Ну-с, доченька, опять двоечка, и по какому предмету, — пьяно захихикал мужчина, — по математике. По предмету, который я веду. Я ли не занимался с тобой? А? — он замахал над головой зажатым в руке ремнём.

— Мерзавка, ко мне! — сосед почти рычал, брызгая слюной из оскаленного рта.

Грубо дёрнул девочку на себя, он, не удержавшись, плюхнулся на диван. Перекинув её через колено, сосед наотмашь стегнул по узкой попке ремнём, одновременно с этим ловко, привычным жестом зажал девочке рот. Её мать, закрыв дверь, крутанула ручку громкости магнитолы и начала медленно стягивать с себя платье.

Максим до боли в висках сжал веки, стараясь изгнать видение из головы. И лихорадочно начал воссоздавать в голове образ горящей свечи, чтобы нырнуть на нижний пласт сознания. Но раздирающая виски боль не давала сосредоточиться. Семейная драма, между тем продолжала разворачиваться у него в голове.

Несколько раз ударив ремнём не сопротивляющеюся девочку, мужчина остановился. Облизал пересохшие губы, взгляд скользнул по голубым трусикам, видневшимся из-под задравшегося платья. Бедром он чувствовал маленькие, едва набухшие грудки. Судорожно сглотнув, он почувствовал тепло, разливающееся в паху. Внезапно напрягшийся член ткнулся в мягкий живот Лиды. Ремень выпал из разжавшегося кулака. Кончиками пальцев он провёл по её бедру. Из раззявленного рта на тонкую кожу ноги текла струйка слюны. Девочка вздрогнула:

— Папочка.

Именно так – папочка, он велел ей его называть. Один раз она забылась и назвала его по имени-отчеству. В тот первый и единственный раз он так сильно избил её, что целых две недели ей было больно сидеть. А матери пришлось доставать справку об освобождении от уроков физкультуры. Больше она никогда не забывалась.

— Боже! — взвыл Максим. — Ей же только двенадцать.

Внезапно шум в голове смела накатившая ярость. Боль пропала, как будто её и никогда не было, сменившись лёгкостью в теле. На глаза словно накинули рыболовную сеть с мелкими, алого цвета, ячейками. Она не мешала видеть, наоборот, обостряла зрение до болезненной резкости, словно он смотрел в сильный бинокль.

Он знал, что надо делать. Максим действовал с максимальной быстротой. Успеть, только бы успеть, пока не совершилось непоправимое. Он двигался по комнате, чётко и плавно, не совершая ни одного лишнего движения. Чёрный спортивный костюм поверх шорт и яркой цветной гавайки. На ноги кроссовки, поверх полиэтиленовые пакеты, на руки – перчатки, на лицо старая бандана. Глаза он и так отведёт, но подстраховаться не помешает.

Максим прильнул к глазку, на площадке никого. Втянув язычок замка до конца, он зафиксировал его в нейтральном положении. Бесшумно приоткрыв дверь, змеёй скользнул на лестничную клетку. Прислушался. Тишина. На улице темно. Даже дети не гуляют на выходные, большинство уехало за город. Правильно – в такую жару в городе нечего делать.

Он метнулся вниз, на первый этаж, благо с его второго, недалеко. Щёлкнул выключателем. Едва подъезд погрузился в темноту, рванул на третий.

Вся акция с момента лихорадочного одевания, до момента, когда он оказался перед нужной дверью, заняла чуть больше минуты. Максим надеялся, что не опоздал. Он замер перед соседской дверью. Ярость, бушевавшая в жилах, заставляла действовать. Максим не имел права на ошибку, и поэтому он на несколько секунд напрягся, закаменев всем телом, и сбросил напряжение. Мышцы расслабились, натянулись – он был готов действовать.

Легонько стукнул костяшками пальцев в филёнку двери. За декоративным деревом скрывалась стальная начинка – не выбьешь. Что ж попробуем по-другому. Максим прикрыл глаза, сосредоточился и поймал сознание женщины, погруженное в болезненные грёзы. Потянул к себе, она вяло сопротивлялась, не желая вставать. В тонкую ниточку, связавшую их сознание, Максим добавил нотку страсти, зовя её к себе. Женщина, слабо застонав, положила ладонь между ног. Пальцы ног вытянулись, посылая сладкую волну в пах и выше в голову. Крючок был проглочен. Максим мягко потянул за нить. Женщина застонала от нахлынувшего оргазма. Он потянул сильнее. Она охнула, выгнулась довольной кошкой, и, задрожав бёдрами, поднялась с кровати. Медленно на подрагивающих ногах направилась к входной двери.

Щёлкнул один замок за ним другой, звякнула цепочка. Максим был готов. Как только женщина начала открывать дверь, он рванул её на себя, и тут же резким движением захлопнул. Влекомая резко открывшейся дверью, женщина подалась в дверной проём и налетела лбом на закрывающийся створ. Подхватив потерявшую сознание женщину, Максим аккуратно положил её на пол. Одним прыжком преодолев расстояние до резной двери, пинком распахнул её. Вжикнув, дверь с грохотом ударилась о стену. Максим застыл на пороге.

Увиденная картина превратила рыболовную сеть на глазах в багровую плёнку.

Сосед с болтающимися на одной ноге штанами, всклокоченный, пытался стянуть с девочки разорванное от воротника до талии платье. Та, с ожесточением, но почему-то молча, рвалась из его рук.

Ударившаяся о стену дверь заставила мужчину вздрогнуть и обернуться. На Максима смотрели две пары глаз. Одни заплаканные, с мольбой, плещущейся наружу. Другие – словно снулые рыбы, плавающие за толстыми стёклами очков, с тупой, бессмысленной жестокостью.

— Па-а-а-звольте, — сосед поправил сползшие очки, — что это вы себе позволяете? Врываетесь посреди ночи в дом, к приличным лю...

Максим не дал ему закончить, ударил меж широко расставленных ног – резко, молча. Стараясь, причинит максимум боли. Удар оборвал речь на середине. Мысок ноги поддел причиндалы несостоявшегося насильника и расплющил о лобковую кость, тот, как щенок, прищемивший лапу, взвизгнул. Шум Максиму был не нужен, и он прервал крик резким тычком в межключичную впадину. Сосед захрипел, руки, метнувшиеся к паху, изменили направление и схватились за горло. Следующие два удара сломали мужчине колено и локоть. И тут он заорал. Максим бил его с наслаждением, выплёскивая проникшую в него тьму. Бил так, чтобы причинить максимум боли, но не убить. Бил по болевым точкам и по нервным узлам. Крик стегал по ушам, смывая дикую ярость. Напоследок Максим схватил соседа за сальные волосы, и, резко дёрнув, впечатал колено в лицо, сломав нос.

Насильник оказался крепче, чем выглядел, последний удар его не вырубил. Широко распахнутый рот исторгал из себя дикий крик. Максим размахнулся и по касательной чиркнул воющего костяшками кулака по подбородку. Голова мотнулась по часовой стрелке, мозг, не успевший повернутся вслед за черепной коробкой, ударился о стенки черепа. Мозговая жидкость не смогла амортизировать резкий рывок, и гидродинамический удар отправил мужчину в глубокий нокаут. Крик оборвался, но было уже поздно: соседи со всех сторон стучали в стены. Наверное, и полицию уже вызвали.

Ярость ушла, голова работала как чётко отлаженные часы, тело было лёгким и послушным. Маятник сгинул, как небывало.

Максим нагнулся над упавшим мужчиной, не перестарался ли? Нет, под пальцами на угрястой шее билась тонкая ниточка пульса.

Он шагнул к малышке. Девочка сидела, обхватив руками прижатые к груди колени. В глазах ещё плескался страх, но слёз не было. Рукой, затянутой в перчатку, Максим хотел погладить её по голове, но передумал. После того, что с ней чуть не произошло, не стоит.

— Держись, малышка. — Он кивнул ей и вышел в коридор. Скользнул мимо слабо шевелившейся женщины. Припал к глазку. На площадке царила темнота и тишина. Никто из соседей не рискнул выйти из коридора. Правильно, интеллигентные все люди. Полицию вызвали и в норку, в норку.

Через пару секунд он был у себя. Едва за ним закрылась дверь квартиры, как он услышал хлопки дверей в подъезде. Ошибся он насчёт соседей, кто-то всё же рискнул посмотреть, что случилось. Этот факт мог только порадовать, но не сейчас, когда требовалось замести следы.

Стянув с себя спортивный костюм, сунул его в пакет, туда же отправились перчатки и пакеты с ног. Максим огляделся, взгляд скользнул по столу. Вот то, что надо. Он сгрёб в пакет флакон с бензином для зажигалки, иногда он позволял себе выкурить трубку, но нечасто. Поискал глазами «Zippo», но фирменный бензиновый агрегат куда-то запропастился.

«А, чёрт! Время, время!»

Не тратя драгоценного времени на поиски зажигалки, он прихватил с кухни спички. За окном была непроглядная темнота, опять мальчишки разбили единственный фонарь. Вдалеке горела неоновая вывеска недавно открывшегося супермаркета. В голове начался зарождаться план. Легко оттолкнувшись от подоконника, он выпрыгнул в палисадник. Ещё до того, как подошвы кроссовок мягко стукнули в землю, план был готов.

Максим обогнул дом и дворами прошёл к «муравейнику» – женской общаге. Точнее, целому комплексу зданий, в которых располагались несколько общежитий, принадлежащих педагогическому университету, ткацкой фабрике и сельхозакадемии. Здесь всегда царило веселье, так как обитали девчонки молодые, большей частью разбитные и не слишком разборчивые в связях.

Максим, не торопясь, но и не нога за ногу прошёл вдоль домов. Чуть притормозил около мусорных баков. Один был пуст, как никак лето, и большая часть молодёжи разъехалась. Кто домой, кто на заработки. Бак полностью соответствовал его замыслу. Швырнув пакет с одеждой на дно, одним движением сорвал колпачок с флакона. Щедро плеснув на пакет, чиркнул спичкой. Занялось сразу. Уходя, бросил в огонь пустую бутылку.

Он зашёл в торговый центр, не глядя, выхватил из стоявшей на входе корзинки чек, взглянул на строчки, выбитые на мятой бумаге. Улыбка скользнула по губам: то, что надо, и время подходящее. Подхватил корзинку и отправился к стеллажам. Народу в магазине было мало. Плохо, но не смертельно. На кассе сидела молоденькая, сильно накрашенная девчонка.

Максим выложил на ленту свои покупки: 0,7 водки, коробку томатного сока, полтарашку светлого нефильтрованного пива, и нехитрую закуску к пиву – солёные огурчики в банке, вяленую рыбку в вакуумной упаковке и пару пачек чипсов. Водка была не из дешёвых, бутылку он с трудом достал из закрытого полёта, такую не каждый мог себе позволить.

Складывая покупки в пакет, Максим глянул на часы: 23.30. Напоследок мазанул ладонью по мягкой ладошке кассирши. И тут же извинился, та улыбнулась ему. Так, хорошо, теперь у неё в голове чётко засело, в какое время он делал покупки – 22.00. То время, которое было проставлено на чеке, который он вынул из корзины на входе.

Отойдя от магазина на приличное расстояние, он приступил к выполнению заключительной стадии плана. Шагнул с освещённой мостовой в тень, там стояла, кем-то заботливо вкопанная, скамейка. Неторопливо сковырнул с бутылки пробку. Глотнул. Огненная вода пошла легко. Хорошая водка, надо будет запомнить. Глотнул ещё раз. Примерно треть вылил на землю. Открыл пиво, выпив – скривился, никогда он не понимал любителей пенного напитка. Снова плеснул на землю, теперь уже пива. Распотрошил пакт с чипсами, часть ссыпал поглубже в тень. Несколько пластинок бросил в рот, старательно прожевал. Также поступил с рыбой. Теперь можно и домой.

На подходе к дому его облаяла здоровенная, облезлая дворняга. Жара действовала не только на людей, и звери начинали потихоньку сходить с ума.

— Чёрт, — он выругался. Метнулся к одинокой коробке табачного «Мини-мини-маркета», с недавнего времени заменившего всем привычный ларёк.

— Пачку «Беломора», пожалуйста, — Максим сунул мятые червонцы в зарешеченное окошко. Рука с обломанными, грязными ногтями протянула папиросы. Максим моментально вскрыл её. Распотрошив несколько цилиндров, зажал табак в кулаке.

У его подъезда толпились люди. По случаю жары и позднего времени, одетые более чем легкомысленно. Мигал проблесковыми маячками полицейский «Форд». Пьяно пошатываясь, он подошёл к собравшимся соседям.

— Что за шум, а драки нет? — он пустил в голос пьяные нотки.

— Ах, Максим Александрович, — к нему подскочила соседка, живущая напротив. Стройная брюнетка с высокой грудью.

— Ужас, ужас.

В её голосе слышалась еле сдерживаемая паника. Сквозь полупрозрачный халатик просвечивали кружевные трусики и пышная грудь. Будучи замужем за бизнесменом и матерью очаровательных близняшек, она в отсутствие мужа, позволяла себе заигрывать с Максимом. То ли от лёгкости характера, то ли от неудовлетворённости – муж постоянно мотался по своим бизнесменским делам.

Она подхватила его под руку, локтем он чувствовал подрагивающую округлость груди. Он не любил, когда до него дотрагиваются, тем более так – прижимаясь всем телом. Неприятно это – чувствовать то, что чувствуют дотронувшиеся до тебя люди. Но сейчас от неё исходила не привычная сладко-горькая похоть, а волна страха. Такого сильного, что хотелось закрыть глаза и мчаться на край света.

Максим аккуратно высвободил руку. Обнял её за подрагивающие плечи.

— Ну, будет вам, Мариночка, успокойтесь. Расскажите, что случилось.

Его окружила галдящая толпа соседей.

— Стоп, — жёстко прозвучало из-за спины.

К ним подошёл крепко сбитый мужчина, одетый в рубашку с коротким рукавом и светлые брюки. Цепко оглядел Максима.

— Вы кто будете такой?

— Разрешите представиться: Максим Александрович Лотов, местный житель.

— Где проживаете?

— Первый подъезд, второй этаж, губной помады, карандаш, — весело отрапортовал он.

— Не смешно, — оборвал подошедший.

— Извините, а вы кто? А то без формы не поймёшь с кем разговариваю, с лейтенантом или майором. — Максим решил его немного раскачать, чтобы понять, с кем имеет дело.

— Старший оперуполномоченный, капитан Крюков. — Мужик недобро усмехнулся.

— А что случилось, товарищ капитан? — Максим примирительно поднял руки.

— Вы ничего не знаете? — капитан вскинул бровь.

— Нет, откуда? Только подошёл.

— Где вы были? — вежливо поинтересовался полицейский.

— Да вот, взгрустнулось, — Максим приподнял пакет, — решил приподнять себе настроение.

— Приподняли? – иронично заломил бровь капитан.

Их разговор прервала зашипевшая на поясе капитана рация.

– Где, чёрт возьми, кинолог с собакой? Да меня не волнует, что там у него за дела, тут щас все следы затопчут. Сначала «скорая» натоптала, жители туда-сюда ходят. Чтобы через 10 минут были. Отбой.

— Так что случилось? — поинтересовался Максим.

— После узнаёте, — Крюков, видимо, потерял интерес к дышащему перегаром Максиму.

— Я могу быть свободен?

— Пройдите к себе, вас опросят. — Капитан направился к полицейской машине.

У подъезда уже никого не было. Максим поднялся к своей квартире, быстро выглянул в пролёт. На верхнем этаже никого. Он бесшумно поднялся на площадку между этажами и сыпанул махорку, выпотрошенную из папирос, на ступени. Вытащил пачку и быстро, пока никто не видит, раскрошил за собой несколько папирос.

«Чуть не запалился», — усмехнулся он про себя.

«Про собачек-то забыл. Собачкам глаза не отведёшь, память не почистишь. Особенно выдрессированным служебным собакам».

Напоследок он сыпанул табака вниз по ступеням. Всё, вроде порядок.

Придя к себе, Максим первым делом принял душ. И лишь растянувшись на матрасе, понял, как устал.

«А что, правда, может накатить, для правдоподобия?»

Вставать не хотелось, до холодильника было далеко, словно до другой галактики, а и чёрт с ним. Максим чувствовал себя выжатым, словно лимон – это недавно горевший в крови адреналин, схлынув, принёс усталость.

Нестерпимо захотелось курить. Максим сунул руку в карман шорт, вытащил папиросы. Выковырял одну из пачки. Смял мундштук и с наслаждением закурил. Тяжёлый дым втянулся в лёгкие, голову сразу затянуло вязким, пьянящим туманом. Да, давненько он не курил, тем более сигарет. После нескольких затяжек голова стала тяжёлой, мысли разлетелись. Хотелось только одного – лежать, вытянувшись во весь рост, и ни о чём не думать.

Добив папиросу, он щелчком отправил её в открытое окно. Лёгкая горечь в отвыкшем от курения рту, некстати напомнила о соседке Мариночке. О пьянящем аромате её тела, об упругой груди с тёмными сосками. Так бывало после мятника. Нестерпимо хотелось женщину. Обычно он поступал легко – звонил в элитное агентство. Заказывал девочку и отправлялся в апартаменты, но никогда не водил их к себе.

В дверь раздался требовательный стук.

А вот и доблестная полиция.

Чтоб стало оно, как в тот самый миг,

Когда-то давно, одно на двоих.

гр. «Красавица и чудовища»

Небо на двоих.

Пролог.

За месяц до описываемых событий.

Солнце било со всех сторон, и от этого слепящего, раскаляющего всё вокруг света было не спрятаться, не скрыться. Максим специально выбрал столик, не в тени, падающей от тента уличного кафе, а на самом солнцепёке.

«Нет, не специально, а чисто на голом инстинкте – словно что подсказало» – поправил он себя, увидев тех, кто назначил встречу.

Вслед за этой мыслью появилась другая: «Не надо было соглашаться на эту встречу, не надо, ой не надо».

Он смотрел на мужчин поверх тёмных очков. Несмотря на удушливое, жаркое лето, на них были тёмные костюмы. Эти двое – «первый» и «второй», как мысленно он их окрестил, были абсолютно разные, но вместе с тем неуловимо похожие. «Первый» – среднего роста, тёмные волосы зачёсаны назад. «Второй» – высокий, худой, если не сказать измождённый, с пегими, по-военному коротко стриженными волосами.

Не здороваясь, они синхронно отодвинули пластиковые стулья, и, аккуратно поддёрнув брюки, сели.

Глазами, вот чем они были похожи. Тёмно-сёрыми, словно подёрнутыми дымкой, глазами. «Нет, не стоило» – утвердился он в мысли, глядя на их спокойные лица. К сожалению, отказать попросившему о встрече он не мог. Бывают в жизни такие ситуации, когда невозможно сказать нет, кто бы, чтобы не твердил о свободе выбора.

— Я вас слушаю, господа. — Максим поставил чашку с нетронутым кофе на исцарапанный пластик стола, и ленивым движением среднего пальца сдвинул очки к самым глазам. Тёмные стёкла, хоть какая-то защита, от этой серой пыли, смотрящей на него из глаз незнакомцев.

— Снимите, пожалуйста, очки, — попросил «первый».

— Извините, но у меня болят глаз, а это солнце их просто убивает, — Максим вежливо улыбнулся.

«Интересно, каково это – видеть вместо глаз собеседника своё отражение?»

— Мы можем пересесть в тень, — скрипучим, словно несмазанные петли, голосом, сказал «второй».

— На таком солнце и тень слишком ярка для меня, — Максим смотрел куда-то в пространство между собеседниками.

— Зачем же вы назначили встречу именно здесь? — опять отозвался «первый».

— А вам нежарко в этих костюмах? — ответил он вопросом на вопрос.

— Нет. Вы не ответили. — Проскрипел «второй».

— Я люблю солнце, хоть оно и вредно для моих глаз. Вы так и будете говорить по очереди? — Максим радостно осклабился.

Визитёры не отреагировали на его шутку.

— Вас известили по поводу нашей просьбы? — видимо, для разнообразия заговорил «второй».

— В общих чертах, — Максим сделал вид, что отпивает кофе.

— Я так понимаю, вы отказываетесь. — Подал голос «первый». — Даже не узнав подробности?

— Видите ли, господа, — он вздохнул и снял очки, — так уж вышло, что я знаю, что вы хотите от меня, правда, без подробностей. Но ваша просьба лежит вне области моих профессиональных интересов, проще говоря, то, чего вы от меня хотите, я не смогу сделать. – Максим обращался уже непосредственно к «первому». — Вы же не пойдёте тачать сапоги к портному? Так вот, продолжая аналогию – я как раз тот самый портной, к которому вы пришли за сапогами.

Он говорил, глядя прямо в пыльные глаза «первого», за время всего разговора так ни разу не моргнувшего.

— Даже и не пытайтесь, — шевельнул губами темноволосый, — вы птица не того полёта.

— Ага-ага, — Максим покивал, — вот и я о том же, — он снова надел очки и привычным жестом среднего пальца вдавил дужку в переносицу, — я мелко плаваю и вам неинтересен.

— Значит, отказываетесь? — теперь говорил «второй».

— Значит, отказываюсь, — он развёл руками.

Не прощаясь, «первый» и «второй» синхронно встали, одёрнули брючины и, развернувшись, направились к ожидавшему их «мерседесу». Как только машина скрылась за поворотом, Максим выдохнул и вытер вспотевший лоб. Машинально поднеся чашку ко рту, он глотнул кофе.

— Фу ты, чёрт, — резко вскочив, он выплюнул тёплую бурду. Максим терпеть не мог растворимый кофе.

Всё было плохо. Он не чувствовал тех, с кем беседовал, то есть совсем не чувствовал, словно беседовал со стеной, а не с людьми из плоти и крови, а это было плохо, очень плохо. Для него плохо. Впрочем, он и не пытался их глубоко «щупать». Может быть, это было напрасно, а может быть, и нет. Но, так или иначе, эти «двое из ларца, одинаковы с лица» ему не понравились.

В компактную поясную сумку поместятся телефон, ключи, кошелек или другие нужные мелочи. Во время тренировки все это не гремит и не мешает, но всегда находится под рукой. Материал сумки прочный и влагонепроницаемый, вещи в ней защищены от повреждений, царапин или пота.

Фитнес резинка Shark Fit

С фитнес-резинкой можно тренировать все группы мышц: руки, ноги, кор, ягодицы. А еще она облегчает подтягивания и помогает мягко растягиваться. В сети можно найти огромное количество роликов с упражнениями разной степени сложности. Нагрузка легко дозируется: новичкам подойдет резинка с сопротивлением до 23 кг, опытным атлетам — до 57 кг. При этом оборудование максимально компактно и поместится даже в небольшую сумку.

Слэклайн Speedise AKS85-20

Для тех, кому надоели обычные тренировки. Слэклайн — это стропа шириной 50 мм, с помощью которой осваивают хождение по канату. Тренажер учит сохранять баланс, прокачивает координацию и концентрацию, а еще дает отличную нагрузку на спину, руки и ноги.

Для активных занятий вдвоем

Набор для настольного тенниса Torres Control 10

Настольный теннис — простой в освоении вид спорта, который отлично помогает размяться и тренирует скорость реакции. В комплект входят две ракетки, три мяча, сетка, накладка и чехол — все, что нужно, чтобы поиграть вечером во дворе с другом или устроить небольшие соревнования. Этот недорогой набор подойдет именно для развлечения и веселья, устанавливается почти на любой стол.

Набор для бадминтона Wish Steeltec

Еще один вид спорта, которым можно заниматься, даже не имея серьезной подготовки — бадминтон. С набором от Wish Steeltec вы сможете потренировать силу удара, побегать и просто хорошо провести время. Детали яркие, так что их трудно потерять даже на природе. Леска натянута прочно, ресурса ракеток должно хватить не на один сезон.

Фрисби Wham-O Ultimate 52000

Фрисби воспринимается как простое пляжное развлечение. Тем не менее перекидывание друг другу тарелки задействует все группы мышц и развивает скорость реакции. Эта тарелка летит далеко и по понятной траектории — отличный снаряд для начала. Кстати, фрисби — это еще и ряд спортивных дисциплин со своими правилами и техническими сложностями, так что игра с друзьями может перерасти в серьезное увлечение.

Для большой компании

Мяч баскетбольный Jogel Streets

Стильный мяч из износостойкой резины отлично подходит для уличных тренировок. Вы сможете поиграть компанией в баскетбол или стритбол или просто отработать броски. При производстве используется технология сбалансированного сцепления: это значит, что снаряд не сбежит от вас и будет двигаться по стабильной траектории.

Футбольный мяч Torres Striker

Футбол — один из самых популярных в России видов спорта. Играя, можно отлично побегать, потренировать меткость и отработать взаимодействие в команде. Футбольный мяч Torres Striker выполнен из качественного полиуретана и резины и выдержит не один десяток матчей, не потеряв упругости. Отличная балансировка и оптимальный размер делают его подходящим как для взрослых, так и для подростков. Он достаточно тяжелый, почти как в профессиональном спорте, так что совсем малышам не понравится.

Мяч волейбольный TORRES SIMPLE COLOR

Пляжный или обычный волейбол? А может быть, пионербол, как в детском лагере? Мяч TORRES SIMPLE COLOR подойдет для любой из этих игр. Камера отлично держит давление, поэтому вам не придется постоянно подкачивать его, а качественные материалы (полиуретан и бутил) сохраняют все характеристики даже при интенсивном использовании.

Для совмещения приятного и полезного

Велосипед STELS Pilot

Многоскоростной велосипед с рамой 19-го размера подойдет как мужчинам, так и женщинам. Это отличный вариант для новичков: модель доступная, удобная. Поможет понять, нравится ли вам велоспорт. Конструкция велосипеда позволяет ездить по дорогам разных типов, поэтому вы сможете перемещаться по городу или отправиться в поход. Есть складной механизм — велосипед с ним легко возить в машине, на электричке и просто хранить в кладовке.

Горный велосипед Format

Более продвинутая модель для тех, кто уже оценил прелесть движения на двух колесах. Геометрия велосипеда предполагает вертикальную посадку. Это обеспечивает более удобное положение тела, чем на других байках. В конструкции предусмотрены детали для комфорта и безопасности: пружинная вилка с ходом 100 мм, сервисная подводка тросов и дисковые гидравлические тормоза.

Самокат PLANK Magic 200

Если вы не фанат велоспорта, но хотите получить свою дозу физической нагрузки, перемещаясь по городу, выбирайте самокат. В модели PLANK Magic 200 есть регулировка руля по высоте, надежные тормоза и прочная увеличенная дека из алюминия. Когда вы катаетесь на самокате, работают мышцы ног, ягодиц, спины и живота, а заодно добираетесь, куда нужно. Если вы решите сделать паузу в тренировках, самокат легко складывается для хранения.

Экипировка

Кроссовки Hoka RINCON 3

Любая активность на свежем воздухе требует хорошей обуви, специально сделанной для занятий спортом. Яркие кроссовки Hoka RINCON 3 с облегченным весом амортизируют, снижают нагрузку на суставы. Выраженный рельеф подошвы обеспечивает сцепление с поверхностью вне зависимости от того, где проходит тренировка: на специальной площадке, асфальте или грунте.

Кроссовки Hoka CLIFTON

Легкие женские кроссовки из линейки Clifton подходят для занятий на твердых покрытиях. Дышащий сетчатый верх поддерживает вентиляцию стоп, чтобы можно было тренироваться даже в жару. Подошва из легкой пены EVA гасит силу ударов. Кроссовки беговые, подходят для тренировок на длинных дистанциях.

Защита от солнца и перегрева

Бейсболка GLHF

Во время занятий на свежем воздухе важно защитить голову от перегрева. С этим отлично справится легкая и светлая бейсболка — например, от GLHF. Она удобно сидит на голове, не сваливается и не отвлекает от занятий, благодаря сетке голова меньше потеет. Козырек жесткий и не мнется.

Крем для лица и тела Librederm

Не забудьте защитить кожу от солнца — чтобы не было мучительно больно на следующий день после тренировки под открытым небом. В этом поможет крем против пигментных пятен с сильной защитой от ультрафиолета SPF50.  Водостойкая текстура легко наносится и быстро впитывается, действует два часа — потом крем нужно обновить.

Спортивные солнцезащитные Exenza Empire

Удобные и стильные солнцезащитные очки защищают глаза благодаря фильтру UV400, который поглощает до 99.99% ультрафиолета. Они выполнены из легких материалов и плотно прилегают к голове. Ударопрочные поликарбонатные линзы с антибликовым покрытием подходят для разных видов спорта.